кто и чем управляет по ту сторону океана. Теперь безопасность страны была под угрозой, а поскольку будущие агрессоры, обладающие воздушной и морской мощью, вполне могли последовать примеру Японии, проблема вряд ли исчезнет. Поэтому Соединенным Штатам не оставалось ничего другого, как взять на себя глобальные обязательства. Для этого необходимо было выиграть войну с Японией и Германией - Гитлер объявил войну Соединенным Штатам через четыре дня после Перл-Харбора, - но также необходимо было спланировать послевоенный мир, в котором демократия и капитализм будут в безопасности.

Именно здесь Вильсон вновь приобрел актуальность, поскольку можно было многое почерпнуть из того, что пошло не так после окончания Первой мировой войны. За его призывом сделать мир безопасным для демократии скрывалось утверждение, что демократии не развязывают войн. Межвоенные годы, казалось, подтвердили это утверждение, но что же стало причиной того, что страны перестали быть демократиями? В Германии, Италии и Японии когда-то существовали парламентские правительства, однако экономические кризисы 1920-1930-х годов дискредитировали их. В этих и многих других государствах были приняты авторитарные решения, которые затем привели к военной агрессии. Капитализм не только породил социальное неравенство, как предсказывал Маркс. По этой логике, он также привел к двум мировым войнам.

Как же предотвратить третий? Ответ казался администрации Рузвельта очевидным: нужно построить такой международный порядок, при котором капитализм не будет подвержен саморазрушительным тенденциям; люди будут защищены от порождаемого ими неравенства и от возникающих соблазнов бежать от свободы; страны будут защищены от агрессии, к которой приводит авторитаризм. "Мир, погруженный в экономический хаос, - предупреждал в 1944 г. государственный секретарь США Корделл Халл, - навсегда останется рассадником бед и войн".Ф.Д.Р. и его советники вряд ли признали бы это, но они опирались не только на марксистско-ленинскую критику капитализма, но и на вильсоновскую. Но что же оставалось делать Сталину?

Вечно прагматичный Рузвельт приветствовал Советский Союз в качестве союзника во время войны: "Я не могу принять коммунизм, как и ты, - сказал он своему другу, - но чтобы перейти этот мост, я готов взяться за руки с дьяволом". Он, как никто другой, понимал, что сотрудничество с Москвой может прекратиться после достижения победы, но хотел, чтобы ответственность за это лежала на нем, а не на Вашингтоне. Для этого он предложил СССР вступить в три новые международные организации, за которыми стояла бы полная поддержка США: Международный валютный фонд, Всемирный банк и Организация Объединенных Наций.

В совокупности эти институты должны были снизить вероятность будущих депрессий за счет снижения тарифных барьеров, стабилизации валют, координации государственного планирования с работой рынков, а также обеспечить средства, с помощью которых международное сообщество могло бы сдерживать и при необходимости побеждать будущих агрессоров. Они объединили две части программы Вильсона: экономическую либерализацию и коллективную безопасность. Третья часть, политическое самоопределение, по мнению Ф.Д.Р., должна была подождать, по крайней мере, для тех стран и народов, которые оказались или могли оказаться под властью СССР. Главное - выиграть войну, обеспечить мир и восстановление. Тогда, надеялся он, появится место для демократии.

Сталин был рад тому, что Советский Союз стал членом-учредителем ООН: право вето в Совете Безопасности сделало бы эту организацию такой, какой ее хотели видеть победители в войне. А вот Фонд и Банк - совсем другое дело. Как только он понял, что их целью является спасение капитализма, а не, как он думал вначале, создание структур, через которые Советский Союз мог бы получить от США помощь на восстановление страны14 , Сталин не захотел участвовать в их деятельности. Сталин не захотел в них участвовать. Это решение, а также его все более очевидная решимость установить авторитарные режимы в Восточной Европе означали, что попытка Ф.Д.Р. преодолеть разрыв между Вильсоном и Лениным явно провалилась. Но, по крайней мере, идея Вильсона была возрождена: идейное состязание, начатое им и Лениным в годы Первой мировой войны, продолжится и сейчас в условиях зарождающейся "холодной войны". Это стало очевидным из трех важных речей, произнесенных в течение тринадцати месяцев друг с другом в 1946-47 гг.

Первое выступление Сталина состоялось в Москве 9 февраля 1946 г., и в нем он вернулся к основам. Он повторил осуждение капитализма Марксом за неравномерное распределение богатства. Он повторил утверждение Ленина о том, что в результате капиталисты могут вступить в войну друг с другом. Из этого он сделал вывод, что мир может наступить только тогда, когда коммунизм восторжествует во всем мире. Он подчеркнул, что индустриализация Советского Союза перед Второй мировой войной позволила ему одержать победу в этом конфликте, и ничего не сказал о помощи, полученной от США и Великобритании. В заключение он призвал советский народ к не менее тяжелым жертвам, чтобы оправиться от ущерба, нанесенного последней войной, и подготовиться к следующей войне, которую непременно вызовут противоречия капитализма.

Уинстон Черчилль, недавно покинувший свой пост, произнес вторую речь в невероятной обстановке города Фултон, штат Миссури, 5 марта с президентом Трумэном за плечами. Бывший премьер-министр произнес речь в характерных для него предчувственных тонах и предупредил:

От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент опустился железный занавес. За этим занавесом находятся все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы. . . . [Все эти знаменитые города и население вокруг них... в той или иной форме подвержены не только советскому влиянию, но и очень высокой и все возрастающей степени контроля со стороны Москвы.

Русские не хотели войны, признавал Черчилль, но они хотели "плодов войны и неограниченного расширения своей мощи и доктрин". Сдержать их могла только сила: "Если западные демократии будут держаться вместе... никто не сможет им помешать. Если же они разделятся или ослабят свой долг, если эти важные годы будут упущены, тогда действительно катастрофа может захлестнуть всех нас".

Третью речь Трумэн произнес сам через год, 12 марта 1947 г., обратившись к Конгрессу с просьбой о помощи Греции и Турции и объявив о "доктрине Трумэна", подразумевавшей обязательство США оказывать помощь жертвам агрессии и запугивания по всему миру. Идеологическое обоснование этих мер было вильсонианским: мир теперь разделен между "двумя образами жизни" - не коммунизмом и капитализмом, а демократией и авторитаризмом, что позволило ему связать это новое американское участие в европейских делах с теми, что предшествовали ему в 1917 и 1941 годах. Его решение было осознанным: необходимо было показать миру, вспоминал впоследствии один из составителей речи Трумэна, "что мы можем предложить нечто позитивное и привлекательное, а не только антикоммунизм".

В этом заключалась суть плана Маршалла, а также