— У вас нет машины? — спросила Беатриса, увидев пустую подъездную дорожку.

— Я ее оставил у ворот. Никак не научусь с шиком подкатывать к подъезду чужого дома.

На этом сей необычайно скромный репортер откланялся, надел шляпу и ушел.

Когда Беатриса ушла проводить Макаллана, в библиотеке наступило молчание. Не уверенный, как себя вести, Брет подошел к полкам и стал разглядывать книги.

— Ну что? — произнес Саймон, сидевший на подоконнике в небрежной позе. — Взят еще один барьер?

Брет помолчал, вслушиваясь в слова, как бы повисшие в воздухе.

— Барьер? — наконец переспросил он.

— На пути блудного сына встает немало ловушек и западней. Не так-то просто на это решиться. Что тебя побудило, Брет? Соскучился по дому?

Это был первый откровенный вопрос, который ему задали в Лачете, и Саймон вдруг даже понравился Брету.

— Не совсем так. Скорее я решил, что мое место все же здесь.

Почувствовав, что эти слова звучат несколько фарисейски, Брет добавил:

— То есть, я почувствовал, что в мире нет другого места, где мне хотелось бы жить.

Опять наступило молчание. Продолжая разглядывать книги, Брет думал, что, если ему начнет нравиться Саймон Эшби, это сильно осложнит его внутреннее состояние. Он и так уже не смел посмотреть в глаза человеку, которого лишил наследства. А если к тому же у него возникнет симпатия к этому человеку, его совсем загрызет совесть.

В библиотеку вернулась Беатриса.

— Надо было предложить этому репортеру рюмку хереса, — сказала она. — Но что теперь об этом говорить. Придется ему выпить со своим «информатором» в «Белом Олене».

— Скорее в «Колокольчике», — сказал Саймон.

— Почему ты так думаешь?

— Наша Лана предпочитает «Колокольчик».

— Да? Ну ладно, чем скорее все узнают, тем раньше закончится вся эта шумиха. — Она улыбнулась Брету, чтобы как-то смягчить невольный упрек. — Ну что, Брет, пошли посмотрим лошадей? У тебя есть костюм для верховой езды?

— То, что у меня есть, здесь не сочтут подходящим костюмом, — ответил Брет, заметив, с какой готовностью она ухватилась за возможность не называть его Патриком.

— Пойдем со мной, — сказал Саймон. — Я тебе что-нибудь подберу.

— Прекрасная мысль, — похвалила его Беатриса, радуясь миролюбивому тону Саймона. — А я пойду за Элеонорой.

— Ты рад, что тебя поселили в бывшей детской? — спросил Саймон, поднимаясь впереди Брета по лестнице.

— Да.

— Ты заметил, что там все те же обои?

— Заметил.

— А ты помнишь, как мы с тобой однажды вечером устроили бой между Айвенго и Квентином Дорвардом?

— Нет, этого я не помню.

— Само собой.

Опять слова Саймона повисли в воздухе, опять Брет ломал голову, как их понять.

Он прошел вслед за Саймоном в комнату, которую тот раньше занимал вместе с Патриком, и удивился полному отсутствию следов другого человека. Это была комната Саймона и только Саймона. И даже не спальня, а скорее кабинет: книжные шкафы вдоль стен, на каминной полке кубки, выигранные на скачках, на стенах рисунки, изображавшие лошадей, перед камином два кресла, в углу — небольшой письменный стол с телефонным аппаратом.

Саймон стал рыться в шкафу, а Брет подошел к окну. Он знал, что окно выходит на конюшню, но ее не видно за кустами сирени и деревьями золотого дождя. Вдали виднелась церковь. В воскресенье его, наверно, возьмут на утреннюю службу. Еще один барьер. Странно, почему Саймон употребил это слово?

Саймон вытащил из шкафа бриджи и пиджак.

— Должно быть впору, — сказал он, бросая одежду на кровать. — Сейчас поищу рубашку. — Он выдвинул ящик комода, на котором стояло зеркало и туалетный прибор. Комод был рядом с окном, и Брет, все еще чувствуя себя не в своей тарелке рядом с Саймоном, отошел к камину и стал рассматривать призы. Все они, за исключением одного, относились к годам, когда Патрика Эшби уже не было в Лачете. Исключение составлял маленький скромный кубок, который Саймон завоевал в Бьюресе на выступлениях детей-наездников на лошади Пейшенс. Это произошло за год до того, как Патрик Эшби покончил с собой.

Саймон оглянулся, увидел кубок в руках Брета, улыбнулся и сказал:

— Помнишь, он чуть не достался тебе?

— Мне? — переспросил захваченный врасплох Брет.

— Ну да, ты бы победил на Старом Гарри, если бы я не обошел тебя на втором круге.

— А, верно, — сказал Брет и добавил, чтобы перевести разговор. — С тех пор ты нахватал еще кучу.

— Да, есть немножко, — отозвался Саймон и опять принялся рыться в ящике комода. — Но это еще не предел. Я буду выступать в Балбридже и других престижных скачках — пока не доберусь до Олимпии.

Он сказал это рассеянно, но явно не сомневаясь, что у него будут средства для покупки первоклассных скакунов. «Где он их собирается брать?» — недоуменно подумал Брет, но решил, что сейчас не время обсуждать денежные дела.

— А ты помнишь талисман, который висел у тебя в головах? — как бы между прочим спросил Саймон, задвигая ящик.

— Лошадку? Конечно, помню. Ее звали Травести. От «Айриш пезант и Бог оук».

И тут он увидел в зеркале лицо Саймона. У того буквально глаза вылезли на лоб от изумления, и он застыл, не успев задвинуть до конца ящик комода. Через секунду Саймон опомнился, задвинул ящик, встал и медленно повернулся к Брету. Через руку у него висела рубашка.

— Вот, — сказал он, протягивая рубашку Брету и не сводя глаз с его лица. — Должна подойти.

На лице Саймона уже не было изумления; собственно, на нем не было никакого выражения. Казалось, он думал о чем-то другом. «Словно складывает в уме многозначные числа», — подумал Брет.

Он взял рубашку, подобрал с постели пиджак и бриджи, поблагодарил и двинулся к двери.

— Переодевайся и спускайся вниз, — сказал Саймон, все еще глядя на него с отсутствующим видом. — Мы тебя будем ждать.

Брет пошел к себе. Он был потрясен. Похоже, Саймон не ожидал, что он знает про лошадку. Он был настолько уверен, что Брет о ней понятия не имеет, что был буквально оглушен, когда «брат» назвал ее кличку.

Что же это значит?

Это может значить только одно.

Саймон уверен, что он не Патрик.

Брет закрыл за собой дверь уютной старой детской и прислонился к ней спиной. Одежда выпала из его ослабевших рук на пол.

Саймон вовсе не поддался на обман. А он просто притворялся. Брет был потрясен.

Зачем Саймону понадобилось притворяться?