– Да.

– Тогда увидимся. А теперь, наверное, лучше спуститься. Все в порядке, спешить некуда. Стефани подождет, нам нужно многое сказать друг другу.

– А что решили насчет найма?

– Говоря официальным языком, им будет позволено остаться до истечения срока. Срок истекает в ноябре. Ни Эмори, ни я не видим причин его сокращать. А ты?

– Это имеет значение?

Рука на моем плече шевельнулась.

– Значит, возражаешь.

– Говорю тебе, не знаю. – Резко освободившись, я встала и направилась к двери. – Пошли.

– Своего наперсника возьмешь с собой?

– Кого? – Только тут я заметила, что тащу с собой Пота, и швырнула его на скамеечку у окна. – Чтоб тебя, Джеймс! – воскликнула я, но на этот раз про себя, и продолжила свой путь к двери. Джеймс пошел за мной.

– Ты не заметила в библиотеке, все запертые книги на месте?

– Опять же без описи не могу сказать. Но пустых мест не заметила. Надо будет проверить. Мы застучали каблуками вниз по лестнице.

– Может быть, тебе все-таки лучше оставить это нам? – снова предложил он.

– Черта с два! Я совершеннолетняя, и во всяком случае самых худших из них не осталось. Помнишь, Эмма Эшли несколько сожгла.

– Бабушка Савонарола. Сожгла. Жаль, – весело проговорил он. – Что ж, мы будем более чем рады, если ты ознакомишься с коллекцией Уильяма Эшли. И с его драгоценными стишками, и с его латинскими трудами, и с собственной редакцией простейших шекспировских пьес.

– Разве среди них есть простые?

– Я бы сказал, «Ромео и Джульетта» и «Юлий Цезарь» затрагивают не столь глубокие проблемы, как, например, «Мера за меру» или «Тимон Афинский».

– Думаешь? Впрочем, может быть, ты и прав, – рассеянно проговорила я, размышляя, сказать ему или нет о последних словах отца и моем интересе к книгам Уильяма Эшли.

Но мы уже наполовину спустились. На лестнице висел портрет – смуглая девушка, написанная в суховатой манере, но красота была видна даже сквозь стилизованные штрихи портретов «полусвета» того времени. Девушка стояла у солнечных часов в старом розовом саду, одну руку она положила на столбик, в другой была корзинка с розами. Девушка казалась скованной и несколько болезненной, на ней было серое накрахмаленное кружевное сатиновое платье. Бесс Эшли, цыганочка, разговаривавшая со своим невидимым возлюбленным, за что и пошла на костер. Позади нее, едва различимая на пожелтевшем холсте, виднелась черная кошка, спутница ведьм. Я остановилась.

– Джеймс, тебе когда-нибудь снились сны?

– Сны? Конечно. Всем они снятся. А что именно?

– Ну, что-нибудь про будущее. Люди, которых ты якобы встретил, а потом в самом деле встречаешь. Что-нибудь такое.

– Ты имеешь в виду ясновидение?

Я поколебалась, а потом сознательно не стала объяснять:

– Не то чтобы ясновидение – нет, не совсем. Но – не просто совпадение... Тебе кто-то снится, и... и ты говоришь с кем-то незнакомым, а потом вроде бы видишь его и слышишь, когда проснешься. Или на следующий день.

Мы помолчали. Джеймс словно вдруг заметил, что мы стоим перед портретом Бесс Эшли. Он бросил на меня быстрый взгляд, нерешительно открыл рот, чтобы ответить, но в это время из гостиной нас позвала миссис Андерхилл, и момент был упущен. Я сбежала вниз, придумывая извинения, но Стефани Андерхилл отмахнулась:

– Ничего не надо говорить, я просто хотела спросить, вы не против...

Она на мгновение замолкла и непринужденно улыбнулась, когда из дверей в другом конце зала появилась девушка и подбежала к Джеймсу со словами:

– Эмори! Тебя не было целую вечность! Ради бога, где вы пропадали? Заблудились в лабиринте?

Это была девушка из «ягуара». Я сразу узнала ее: отцовское лицо странным образом проглядывало сквозь ее облик с темно-русыми волосами и накладными ресницами. Широкий рот с ненакрашенными губами, которые тогда были надуты, теперь очаровательно улыбался. Она была выше матери, но не намного, очень тоненькая, в голубых джинсах с заклепками на карманах и просторном свитере до бедер, как туника. Свитер когда-то был белым, и я заметила, что один рукав начал с краю распускаться. Но культ небрежности не слишком проявлялся в ее внешности; девушка сияла счастьем и довольством, и все это сияние, очевидно, полностью посвящалось моему троюродному брату. Ее пальцы переплелись с пальцами Джеймса, а взгляд, казалось, мог расплавить горную породу.

– Кэти... – начала ее мать. Но Джеймс уже высвободил свою руку:

– Ты еще не знакома с моей троюродной сестрой. Это Бриони. Бриони, это Кэт Андерхилл.

– Привет, Бриони. Рада с вами познакомиться. Где-то я вас уже видела.

Она протянула руку, и я пожала ее.

– То же самое сказала ваша мать. Тот портрет, похоже, лучше, чем нам казалось.

– О нет, дело не в картине. Просто, когда поживешь здесь, начинаешь лучше узнавать черты Эшли. – Она снова бросила быстрый взгляд на Джеймса и серьезно добавила, обращаясь ко мне: – Извините. Наверное, мне следовало начать с этого: я сожалею о том, что случилось с вашим отцом. Это ужасно.

– Спасибо. А не вас ли я видела вчера в Вустере? Вы остановились у перехода, пропуская меня и черную кошку.

– Ха, точно! Вспомнила. По крайней мере, кошку я запомнила, а вас, боюсь, не заметила. Такая самоуверенная, да? Я чуть ее не задавила. И к тому же черная, тогда как мне особенно нужна удача!

– Да? И почему же особенно?

Кэти взяла меня под руку, а мать, как пастух, погнала нас в гостиную.

– Да нет, не то чтобы особенно. Просто мне всегда не хватало везения. А кому хватает? Давайте сядем и выпьем. Папа опять звонит кому-то. Что будете пить? Эмори нальет. Я не навредила вам с кошкой?

– Она оказалась еще расторопнее меня. И теперь, когда я встретила вас, одной загадкой стало меньше.

Кэти расширила глаза над бокалом мартини. Они были темные, как у ее отца. Пушистые ресницы делали их огромными, как у куклы Барби.

– Загадкой?

– Да. Я только вышла из конторы адвоката – она как раз у перехода, вы, наверное, знаете? – и увидела, что он тоже смотрит на вас. Мне показалось, он сказал «кошка», и я не могла понять почему. Если он имел в виду черную кошку, я и сама ее видела... А теперь понятно. Мы говорили о поместье и вашей семье, а сейчас я услышала, как мой брат называет вас «Кэт». Мистер Эмерсон, конечно, имел в виду вас. Что ж, по крайней мере, с одной загадкой покончено.

– С одной? А есть и другие? – спросила она.

– Надеюсь, – весело вмешалась миссис Андерхилл.

Я удивленно взглянула на нее, а она поспешила продолжить: