— Попытайся.

— Ханна… — Камерин сглотнула навернувшиеся слезы. — А если бы это я умерла? Ты могла бы… смогла бы найти ее? Ты знаешь, где она?

— Уж не из-за нового ли помощника шерифа возник такой внезапный интерес к матери? — Бабушка внимательно вглядывалась в лицо Камерин. — Ну-ну, незачем делать удивленный вид. Патрик рассказал мне о встрече с Кроули. У парня есть для тебя весточка от Ханны, и ему не терпится передать ее. Мне это не совсем по душе, но что поделать? Я всегда говорила Патрику, что все тайны, особенно семейные, со временем всплывают на поверхность. Знаю, тебе хочется получить ответы на вопросы, но спрашивать надо не у меня. Отец приедет, с ним и поговоришь.

— А с тобой почему нельзя?

— Потому, — сказала бабушка. — Он сам должен рассказать, что произошло.

Утром Камерин кусок в горло не лез. Бабушка протянула ей чашку кофе — синие вены на старческих руках извивались, как реки на карте, — и завела разговор:

— Надо поесть, Камми. Сколько ни мори себя голодом — толку не будет. На пустой желудок и голова не работает.

— Я не голодна.

Бабушка повела чашкой в сторону Камерин.

— У тебя сейчас — черная полоса в жизни. Не забывай, в тебе течет ирландская кровь, а мы, ирландцы, знаем, как держать удар. Если тебя сбили с ног — встань и продолжай драться!

— А если я не хочу драться? — ответила Камерин.

По дороге в школу она заметила трещину на тротуаре. Вспомнился детский стишок: «На трещину наступишь, мать свою погубишь». Камерин решительно ступила на трещину. Какая разница? Трещины на асфальте — всего лишь трещины. Матери бросают детей неожиданно и так же неожиданно возвращаются.

Столько лет Камерин молилась о возвращении матери — все без толку. И вдруг мать появляется — когда про нее уже и думать забыли! Ничего не разберешь в этой жизни…

Ранним утром воздух был по-зимнему холодным, и по дороге к дому Лирик Камерин плотнее запахнула ворот куртки.

Возле дома Лирик Камерин с удивлением увидела обшарпанный синий грузовичок. Из окна водителя вилась струйка дыма. В кабине, сгорбившись над рулем, сидела темная фигура — Адам! Лирик, стоявшая у грузовика, оживленно замахала, завидев Камерин.

— Опаздываешь! — крикнула она. — Мы тебя заждались. Сегодня нас Адам в школу отвезет, ладно? Давай быстрее — поможешь мне сережки выбрать.

Камерин поняла намек: они с Лирик часть разговоров вели с подтекстом.

— Конечно, помогу. — Камерин сухо кивнула Адаму и спросила: — Какие есть варианты?

— Кольца или бусинки, — ответила Лирик.

На ней была цветастая юбка с оборками по моде шестидесятых, широченное зеленое пончо вместо пальто и светло-коричневые башмаки на деревянной подошве. Камерин, как обычно, надела джинсы и простую блузку. Из украшений она носила только бирюзовое колечко на среднем пальце и сережки в виде играющего на дудочке индейца навахо.

Под пристальным взглядом Адама Камерин наклонилась к Лирик и прошипела:

— Адам-то что здесь делает?

— Не знаю, — прошептала в ответ Лирик. — Он позвонил вчера поздно вечером, сказал, что расстроен убийством Рейчел. Он же был в нее по уши влюблен. Вообще, у него куча каких-то проблем по жизни, и ему хочется о них поговорить. Он едва не разрыдался, а потом предложил подвезти меня, то есть нас, в школу… Ну, я не смогла отказать… — Лирик протянула ей две пары сережек. — Какие больше подходят?

— Кольца. — Камерин ткнула пальцем в кольца размером с браслет и тихонько добавила: — Я же с тобой поговорить хотела. Джастин…

— Да-да, поговорим обязательно, но не сейчас! Поехали, а то Адам на нас смотрит. Не хочу, чтобы он догадался, что мы его обсуждаем.

Бросив сережки с бусинками в рюкзак, Лирик закинула его на плечо и с трудом взобралась в кабину грузовичка. Камерин ничего не оставалось, как последовать за подругой, и она втиснулась на оставшееся место, вплотную прижавшись рукой к дверной ручке. Внутри было грязно: на приборном щитке — слой пыли, на полу — пустые жестянки, везде засохшие пятна краски, словно в кабине порезвился перемазанный красками ребенок.

Адам выбросил сигарету за окно и закрыл его.

— Это твой грузовик? — спросила Камерин.

— Отцовский. Отца нет в городе.

Под глазами Адама темнели круги, будто он неделю не спал.

— Адам, что стряслось? — спросила Лирик.

— Плохи мои дела, — сказал он, давая задний ход и выезжая со двора. — Очень плохи. Не знаю, что и делать.

— Ты о чем? Не стесняйся, нам ты все можешь рассказать, правда, Камерин?

Камерин нехотя кивнула.

— Черт, не знаю даже… Мне не к кому обратиться, вот я и подумал, что вы…

— Конечно! — заверила его Лирик. — Мы на твоей стороне.

— Мой босс, — едва слышно выдавил Адам. — Он не понимает…

Сквозь кроны деревьев над дорогой свет пятнами падал на лицо Адама. Он обернулся, и Камерин поняла, что впервые видит его таким напуганным. Адам боялся — чего именно, она не знала, однако страх был непритворным. Машину потряхивало, череп на кожаном шнурке подпрыгивал на груди Адама, и у Камерин появилось нехорошее чувство, что им с Лирик здесь не место. Впрочем, подруга ее опасений не разделяла.

— Так что там с твоим боссом? — Лирик коснулась руки Адама. — Что стряслось-то?

— Ну, в общем, ты же знаешь, я… — Он сглотнул. — Мне нравилась Рейчел.

Лирик кивнула.

— Мы все ее любили.

— Да-да, знаю, но для меня все было по-другому. Она хорошо ко мне относилась, искренне. В общем, у отца есть фотоаппарат, и я… короче, мистер Мелендес попросил меня помочь в подготовке альбома выпускников. Я сделал несколько снимков Рейчел. Что в этом плохого? Ведь это же просто фотки, верно?

— Погоди-ка, — бесцеремонно вмешалась Камерин. — Ты фотографировал Рейчел, не спросив у нее разрешения?

Смертельно побледнев, Адам кивнул.

— Я не сделал ничего плохого! Это для альбома!

— Глупости! — возразила Камерин. — Рейчел окончила школу в прошлом году.

Адам притормозил на перекрестке.

— Она пришла в школу недели две назад, пообедать с девчонками. Я сфотографировал Рейчел вместе с остальными — не знаю, как их зовут. Вот и все, честное слово! Я художник. Хотел сделать Рейчел подарок — написать ее портрет, а она стала меня отшивать. Не нравился я ей, что поделать…

— Хорошо, ты сфотографировал Рейчел, — сказала Камерин. — А при чем здесь твой босс?

— В подвале сувенирного магазина есть темная комната. Если выключить синюю лампу, там ни зги не видно, для фотолаборатории лучше не придумаешь. Старик Эндрюс разрешил мне ею пользоваться. Вчера он туда спустился, нашел на стене фотки, и у него крыша съехала. Он меня уволил и собрался звонить шерифу.