Во время этого драматического телефонного разговора мама потребовала, чтобы я приехала к ней на север, и угрожала прислать кого-нибудь за мной, если я не послушаюсь. Мы с Маркосом хорошенько обсудили это предложение в спокойной обстановке и решили, что я поеду пожить к ней в Нью-Джерси и рожу ребенка там. Я отправилась в путь в сопровождении его телохранителей на девятом месяце беременности и, добравшись до дома 206 на Уилсон авеню в Форт-Ли, встретилась с мамой. Все обвинения, крики и напряженность ушли, растворились: мы обнялись, расплакались, и я почувствовала себя счастливой.

Мама взяла на работе больничный, чтобы не расставаться со мной и вместе ходить к врачам. Маркос звонил каждый день, а его телохранители, которые отвечали за охрану теннисного клуба, которым он владел в этом штате, часто завозили продукты и подарки. Как-то во время такого телефонного разговора Маркос упомянул, что у него назначена встреча с Роем Коном, важным адвокатом в мафиозных кругах, гангстером, который должен основать фонд на семьдесят пять тысяч долларов для меня и еще один на такую же сумму – для ребенка и помимо этого откроет счет на обучение, медицинские расходы и другие нужды. Маркос выполнял свое обещание обеспечить наше будущее так, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Роды во время бури

Срок у меня был в феврале, в тот самый день, в который я за три года до этого первый раз увидела Фиделя. К счастью, это совпадение не стало ироничным напоминанием на всю мою последующую жизнь, и схватки у меня начались только 8 марта. Судя по всему, у меня дар притягивать драматические обстоятельства, так что в тот день разразилась страшная снежная буря, которая получила название «Буря в Пепельную среду[3] 1962 года» и вошла в историю как одна из десяти самых разрушительных в США за весь XX век. В течение трех дней она обрушивалась на шесть штатов на Атлантическом побережье, оставив за собой десятки погибших и ущерб на миллионы долларов. Больница, в которой я должна была рожать, находилась на Манхэттене, а мы с мамой жили в Нью-Джерси. Вызвать «скорую» было невозможно, так что за нами приехала полицейская машина. Как и многие другие события моей жизни, эта поездка превратилась в приключение. Можно было фильм снимать: мама в истерике, я рыдаю, молоденький полицейский, которому не посчастливилось доставлять нас в больницу, умоляет меня не рожать у него в машине в его первый рабочий день.

Мы добрались до больницы, и на следующее утро, 9 марта 1962 года, я родила крупного ребенка, весом четыре килограмма. Пришлось применять акушерские щипцы. Мне не сделали никакого обезболивания, что превратило роды в пытку. Но стоило мне услышать крик моей малышки, все страдания и мучения были забыты, и я не смогла сдержать эмоций, меня переполняло счастье. Предыдущая беременность закончилась так, что из-за действия лекарств я ничего не почувствовала, и теперь даже невыносимая боль казалась мне благословением. Наконец у меня получилось, я произвела на свет крошечное живое существо и держала его в своих объятиях.

Первым позвонил Маркос, и я услышала на другом конце провода его взволнованный счастливый голос. Он спрашивал, где малыш.

– Это девочка, – смущенно сказала я.

– О нет! Мне не нужны больше девочки! – воскликнул он разочарованно.

– Мне жаль, мне так жаль, я родила девочку, – бормотала я, извиняясь сквозь слезы.

Алиса поступила со своей внучкой так же, как и со своими четырьмя детьми: мнение отца при выборе имени не принималось в расчет. Маркос хотел назвать нашу крошку Адела Мария (так звали его мать), но Алиса настояла на своем, и девочку назвали Моникой. Единственным утешением для Маркоса послужило разрешение выбрать второе имя – Мерседес.

Финансовую сторону вопроса в те дни Маркос опять взял на себя. Я лежала в больнице «Нью-Йорк Лайон», в огромной палате с видом на реку, в той же самой, где Джеки Кеннеди приходила в себя после того, как родила Каролину. Поскольку у меня не было страховки, за все платил Маркос, и платил наличными. Он потратил от десяти до двадцати тысяч долларов. Он завалил цветами всю комнату, присылал подарки, фарфоровые статуэтки, фрукты… Помимо этого он отправил двух телохранителей и приказал, чтобы кто-нибудь из них всегда находился возле палаты для новорожденных. То, что в других обстоятельствах или для обыкновенных людей показалось бы преувеличенными страхами, для нас являлось простыми предосторожностями, совершенно нелишними, имеющими под собой все основания, учитывая его окружение и мое недавнее прошлое. Он боялся, что кто-нибудь попытается подменить ребенка.

После родов я вернулась к маме в ее двухэтажную квартиру. Там я пережила несколько самых счастливых дней в моей жизни. Материнство меня захватило: я ни на секунду не могла отвести взгляда от дочки, я любила ее беззаветно каждой клеточкой своего тела, изучая и с потрясением открывая что-то новое каждую минуту… Я кормила грудью малышку и не могла наглядеться на ее крохотные ручки, на ее личико… Это было сказочно, самый волшебный опыт из того, что мне довелось пережить. И я позволила себе отдаться материнству, любви, благоговейному удивлению, недоверию и ощущению чуда, ведь это создание было рождено мной, она моя. Такой экстаз я пережила только тогда, и еще раз спустя годы, когда родился мой сын Марк. Конечно, для их появления необходимо было участие их отцов, но есть чувства, пережить которые дано только женщине.

Я еще несколько месяцев прожила с Алисой, хотя каждый день звонила Маркосу и очень по нему скучала. Все, чего я хотела, – это вернуться к нему в Майами. Я знаю, что он тоже скучал, и ему не терпелось увидеть дочку. Он оплатил авиабилет в первом классе, чтобы мы прилетели в Майами, где он с нетерпением ждал нашего прибытия. Он поселил меня в двухквартирном доме недалеко от канала, где все было белым: кожа, ковры, мрамор… Он нанял няню, не только для того, чтобы она мне помогала, но и чтобы составила мне компанию: я проводила много времени одна. Жена Маркоса, которая на какое-то время уезжала в Перу, вернулась в Соединенные Штаты, и у него получалось вырваться к нам совсем ненадолго.

Если бы Флор Чальбо была единственным препятствием нашей любви, думаю, мы бы его преодолели, но в это время сильно усложнился правовой статус Маркоса в США, и политические силы – как публичные, так и теневые, – которые за этим стояли, были неподвластны какому-либо влиянию. Бобби Кеннеди, занимавший тогда пост Генерального прокурора США, работал с венесуэльским президентом Бетанкуром, который использовал все свое влияние, чтобы добиться экстрадиции. Не помогло ни то, что Маркос в качестве жеста доброй воли сделал щедрое пожертвование на избирательную кампанию Джона Фицджеральда Кеннеди, ни его попытка доказать свою добропорядочность, выделив миллион долларов на постройку части парка Диснейленд в Орландо. Стали ссылаться на то, что существует риск его бегства в другую страну, и даже готовность Маркоса внести залог в триста тысяч долларов не показалась достаточно убедительным доказательством его желания остаться в Штатах.