Чтобы передать историю правильно, сказителю было необходимо прикоснуться к миру, из которого она вышла. Сказитель должен был заглянуть в Небесный мир и посмотреть в зеркало вместе с Гайаватой, чтобы увидеть сияющее лицо наставника. Чтобы поделиться одной из этих историй, было необходимо изменить сознание и стать тем, о чем рассказывалось. Ирокезы понимали, что, когда рассказывается история о богах и людях, боги могут оказаться рядом. Правильный рассказ мог ускорить взаимодействие священных сил в нашем мире и утвердить правила путешествий и встреч между измерениями. Нежелательно тараторить большие истории наизусть. Это может нагнать скуку на духов или разозлить их, так как они любят, чтобы их развлекали «свежими словами» (как говорят инуиты). Также, если рассказчики не создают истории самостоятельно, видя в сновидениях свой путь между ними, они не настраиваются по-настоящему на коды историй. В мифах-романах ирокезов неотъемлемо присутствует понимание, что все находится в потоке, все идеопластичио — изменено и оформлено мыслью и вниманием, — и мир существует среди непрерывного взаимодействия сил созидания и разрушения.

Хотя эти истории и священны, относительно них не существует строгих предписаний. Послушайте двух сказителей, и вы заметите огромные различия между их рассказами. Иногда это происходит потому, что сказитель адаптирует рассказ под аудиторию.

Например, рассказчик-могавк скажет, что Гайавата был могавком, в то время как онондага сделает его представителем своего племени. Также существуют «не рекомендованные для просмотра детям» версии некоторых важных деталей. Упоминание об огромном пенисе-змее мага-тирана в истории о Примирителе было исключено из публичных рассказов не только потому, что считалось неподходящим для детей, но и потому, что содержит намек о важности и необходимости сексуальной энергии в настоящей магии. Там, где линия сказителей прервалась, что произошло в огромных масштабах вскоре после контакта с европейцами, из-за распространения военных действий и новых заболеваний, могут существовать серьезные пропуски и искажения.

Самыми подробными пересказами ирокезских романов-мифов, записанных от носителей языка Джоном Артуром Гибсоиом, уважаемым хранителем прошлого и древних ритуалов, обладателем союзного звания вождя сенека, являются повествования на языке онондага. В 1900 году Гибсон продиктовал свою версию истории сотворения племен индейцев этнографу Джонатану Наполеону Бринтону Хьюитту; происходившему из племени тускарора, который описал способность ирокезов жить в двух мирах[40].

Хьюитт терпеливо жил в резервациях вместе со старыми сказителями, женившись на вашингтонской «светской львице», посещал единую церковь и, не имея диплома о соответствующем образовании, поражал сотни молодых кандидатов наук своими безграничными познаниями и авторитетом в области языков индейских племен. Он, с эдвардианским воротничком и в сюртуке, пришел ко мне во сне, когда я читал его книгу; чтобы убедить меня прочитать его эссе, посвященное Тавискарону (одному из верховных божеств ирокезов), — важный источник, прежде для меня неизвестный, который я смог отыскать в редком издании 1910 года[41].

В 1912 году, перед своей смертью, все тот же вождь сенека — Гибсон, который беседовал с Хьюиттом, продиктовал длинный пересказ истории Примирителя и описал связанные с ней ритуалы сопереживания этнографу по имени Александр Голденвейзер. Гольденвейзер является еще одним ярким и интересным персонажем[42]. В своем последнем пересказе истории о Примирителе Гибсон в значительной мере изменил многие важные детали, которые он включал в предыдущую версию, рассказанную Хьюитту.

Даже самые точные и тщательные записи сомнительны. Ошибки памяти, смены настроения, тщательное сокрытие и утаивание ключей к священной силе да и сами священные силы могут оказывать влияние. Затем, существует «антропологический эффект», отраженный в утверждении, приписываемом австралийским аборигенам, но ощущаемый практически повсеместно людьми, живущими близко к природе: «Когда приходят антропологи, духи уходят».

Но есть и более глубокое препятствие на пути к внутреннему значению священных историй. Британский антрополог Грэхем Таунси рассуждает о том, как амазонские шаманы в Перу используют «вьющиеся-вьющиеся» слова — сложную, замысловатую, метафорическую лексику, которая позволяет им открыться и путешествовать в пространстве вместе с духами к местам исцеления и сотворения. Шаман Яманахуа объясняет, что, если вы пытаетесь улететь в необычную реальность при помощи обычных слов, вы «разобьетесь»[43]. Во всех культурах, включая ирокезов, поэты сознания, те, кто были рождены быть шаманами и сказителями, понимают это. Мы никогда не сможем путешествовать но строкам песен и стихов в пространство, где создаются и воссоздаются миры, пока не представим своих собственных свежих слов.

Поэтому я думаю, что возможно описать мифы-романы, которые я собираюсь пересказать как потерянные книги, потерянные в том смысле, что внутреннее значение и сила этих историй должны быть возрождены, когда мы с помощью сновидений прокладываем путь к ним. Книги, аналогичные Книге Тота, Книге Разиэля, И-Цзину, которые представляют собой книги начала и конца, — пусть и не обязательно записанные людьми, но передаваемые из поколения в поколение. Эти книги содержат то, что Уильям Блейк называл потерянными истоками. Как понимал Блейк, возвращение к потерянным истокам является совместным действием сновидца и созидающего разума. Оно заключается в том, чтобы выйти за границы культуры и текста, чтобы погрузиться в изначальный источник[44].

Мэри Остин в поддержку своих свежих и свободных интерпретаций песен и историй племени пайут, включая песню, призывающую сны вернуться, чтобы исцелить депрессию, писала об ответственности поэта за то, чтобы выйти за пределы текстов и буквальных интерпретаций и донести «внутреннюю песню»[45]. Именно это я и попытался сделать. Я сидел возле ирокезских хранителей памяти, включая Тома Портера — старейшину и провидца клана Медведя племени могавков. Я провел много ночей за изучением этнографических транскрипций старинных историй с копиями машинописных словарей языка могавков и онондага на коленях, ломая голову над альтернативными значениями загадочных слов. Я проводил с группами ритуальные представления, во время которых мы проигрывали и импровизировали ключевые сцены мифов-романов на священной горе страны могавков, и мне представилась восхитительная возможность увидеть Небесную Женщину, Гайавату, Загадочного и Человека-Ворона, которые говорили и действовали, меняя формы и голоса. И целую группу отважных духов, бросающихся с отвесной скалы, чтобы воплотить свое желание создать новый мир. Во сне я прошел путь в глубины этих старинных историй и многое узнал, включая древнее личное имя Примирителя, которое невозможно найти ни в каких записях[46].