Запах бензина – запах стремительно проживаемой жизни. Как выгорает в двигателе бензин, так растворяется время в пространстве. И жизнь выгорает вместе с бензином.

Протащили по асфальту смертельно раненного мента. Олеся привычно проводила прицелом санитаров и снова вгляделась в крышу здания напротив. Бойцы Джохара убрались с крыши, оставив ее одну: ждали атаки.

Она кожей чувствовала опасность. Занявший позицию снайпер федералов играл с ней в кошки-мышки. Сверкнула на соседней крыше оптика и погасла. Противник правильно выбрал позицию. Олеся осторожно отползла назад, перекатилась и сунула ствол в соседний водосток. В перекрестье прицела покачивались кроны деревьев, был виден угол больничного окна. Солнечный блик больно ударил по глазам. Он не стрелял: только обозначился и затаился. Хуже не бывает.

«Пристрелю как собаку, – подумала Олеся. – Если он не сделает это первым… Ой, мама, мамочка!»

Девушка почувствовала, как вспотели ладони и струйка пота сбежала по виску. Впервые Олеся пожалела, что пошла на вербовку. «Москаль – не человек», – так учили ее дома. На самом деле ведь – человек, самый обыкновенный… Видя сейчас в паучьем перекрестье то и дело возникающие фигуры людей, Олеся понимала, что предпочла бы стрелять в одинаковых, одетых в форму солдат, а не в жителей этой несчастной разбойничьей республики…

Отложив винтовку, девушка положила подбородок на сплетенные руки. Жарко на крыше. Как хорошо, что не она убила того мента! А в здании тихо – только слышно, как всхлипывает какая-то женщина… Полевой командир говорит что-то на своем гортанном языке… Она уже знает несколько слов по-чеченски: «бере» – лихой джигит, «кардзахдийла» – огорчаться, «йиша» – сестра… Да, и «салам» – привет…

Гулкое эхо выстрела раскатилось над крышами. Олеся вздрогнула: ей в лицо ударила колючая щепка. Приклад «эсвэдэшки» был расщеплен точно посередине. Снайпер федералов напомнил о себе.

«Он не выстрелил в меня, но показал, что может выстрелить, – унимая дрожь в теле, подумала Олеся. – Какого черта он оставил меня в живых?!» Она потянула «эсвэдэшку» на себя, переползла к самому краю крыши. «Здесь он меня не видит… Только и я ни черта не вижу…»

Высунулась из люка голова одного из боевиков.

– Стрельба была?

Олеся молча показала разбитый приклад винтовки. Чич зацокал языком и исчез. Коллега с той стороны больше не стрелял.

В той войне счет все-таки шел не на тысячи и миллионы, как во Вторую мировую, а на отдельные головы, и потому отдельную смерть нельзя было припрятать среди тысяч смертей. Выдергивает коварный Кавказ по одной жизни из множества других – будто кто нитки из потертого пиджака дергает…

Артем тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли.

Солнце жгло голову. Камера на плече казалась кирпично-тяжелой. Боевики его видят и принимают сейчас решение – открыть огонь либо впустить еще одного журналиста в захваченное здание. Разбитые окна вестибюля… завал у входа… мелькнула фигура боевика в грязном камуфляже…

И особенно остро Артем ощутил правый карман, в котором лежало хитрое «специальное взрывное устройство с усиленным эффектом задымления» – ну умеют же в армии прибор назвать! Не догадаются, суки, даже если обыщут…

– Телекомпания НТВ! – крикнул Тарасов. – Несколько слов для вечернего эфира!

– Стоять! – хрипло крикнули из-за сваленных как попало гардеробных барьеров. – Пошел вперед! По сторонам не смотреть!..

Тарасов послушно двинулся вперед, боковым зрением фиксируя размещение боевиков. Поворот – автоматчики. Угол – еще один джигит; бетель жует, глаза кислые. Огневые точки грамотно расставлены – это если серьезными силами не штурмовать…

– По сторонам, сказал, не смотреть! – рявкнул чич.

Поднялись на второй этаж мимо безмолвных автоматчиков в масках.

«Двадцать человек тут наберется, – думал Артем. – Командование пытается сберечь жизнь заложникам, потому и не отдает приказа штурмовать… Непонятная ситуация… Никогда не думал, что камера такая неудобная…»

Джохар стоял вполоборота в конце коридора, освещенный ярким солнцем.

– Эн-Тэ-Вэ? – раздельно проговорил полевой. – Наконец-то Москва заинтересовалась Ичкерией! Пора заинтересоваться!..

– Ну-ка погоди, товарищ с НТВ! – вдруг сказал подошедший щербатый чич, протягивая руку к вороту Тарасова.

Артем инстинктивно отклонился. Рука с грязными ногтями настойчиво нырнула за ворот.

– Боевой медальон! Давно журналисты такие носят? – спросил боевик, и его лицо передернула судорога.

Джохар плотнее взял в левую руку цевье «калашникова». Щербатый отступил на шаг и, нехорошо улыбаясь, вскинул автоматный ствол.

Полковник Мезенцев, укрытый бортом микроавтобуса, вдруг дернулся, взглянул в небо, потом на освещенный солнцем пятачок асфальта и негромко бросил:

– Сигнала от Тарасова ждать не будем… – И тяжело обронил: – Пошли!..

Дробный перестук подошв. Зелено-бурые фигуры, парящие, как на крыльях, над асфальтом. Стометровка на олимпийский рекорд. Автоматы на груди, светошумовые гранаты в «разгрузках», десантные ножи…

Комбат цепко следил за мчащимися к зданию бойцами. Хорошо идут. У командира взвода рация на плече и пружинка наушника. В застывшем от напряжения воздухе тупо стучат «берцы». Метнулись двое зигзагами и через пару секунд нырнули в оконную дыру. Двое идут прямо на коробку вестибюля. Остальные рванули в обход – их путь дольше, но такой же опасный…

И только тут загремели автоматы боевиков. Взлетели фонтанчики асфальтовой крошки.

Один из бойцов встал, словно наткнувшись на невидимую преграду, и упал навзничь, откинув руку с автоматом. Комбат стиснул зубы.

Прогремела на втором этаже короткая автоматная очередь, еще одна CSI, и Мезенцев понял, что интуиция в очередной раз его не подвела. «Калашниковы» в здании захлебывались лаем. Грохнул взрыв – Тарасов пустил в ход свою адскую машину. Какие там, на хрен, пять суток ареста – лишь бы выжил… Да что там творится, черт?! Что с заложниками?!

«Лешие» исчезли в здании. К лежащему бойцу, пригибаясь, побежали санитары из военного госпиталя.

– …Давно журналисты такие носят?

Пустить в ход взрывное устройство он не успеет.

Артем сделал выпад и обрушил камеру на голову щербатого чича. Лицо Джохара будто прыгнуло вверх, к бровям, а Тарасов уже положил удар прямо в пах полевому, перехватил автоматный ремень, рванул, добавил локтем по кадыку… Подхватив правой автомат за упорную ручку стволом вверх, выхватил свое «спецсредство». Нарисовалась у дальнего окна быстрая фигура. Автомат Тарасова выпустил короткую очередь, и чич сковырнулся со ступенек головой вниз. Беспорядочно загрохотали автоматы этажом ниже: боевики, решив, что начался штурм, простреливали коридоры.