— А что же удивляешься тогда? — спросила я.

— Ну, ведь старуха же не пьет. Разве человека в здравом уме на такое уговоришь?

Я раздраженно махнула рукой:

— Сам себе противоречишь. Чего попусту спорим? Поживем — увидим.

Венчик обиделся на мой раздраженный тон, помолчал немного, внимательно рассматривая собственные руки, которые за время пребывания в цивильных условиях успели приобрести приличный вид. Потом не удержался и спросил:

— А чего же ты всю эту катавасию со мной затеяла? Записывала бы на видеопленку надувательство старухи, и вся недолга.

— И чего бы я добилась, дурья твоя башка? Что я могу записать? Их разговор о добровольном подписании заявления? И все? И с этим идти в милицию? И еще один человек останется без квартиры. Нет. Это неприемлемо. Я хочу заставить Илью именно повториться. Если план не удастся, я имею в виду план по возвращению квартиры Ангелины Васильевны настоящим наследникам — Наташе с Валерой, — то подключу милицию, чтобы хоть Анастасия Петровна не пострадала.

Я взглянула на часы:

— Ладно. Хватит философствовать. Тебе, дядюшка, пора в постель. Скоро твоя благодетельница нагрянет.

Венчик покорно выполнил мое предписание. Я включила телевизор. Шел какой-то сериал. Но мои мысли были заняты другим. Я вдруг начала волноваться: что, если Илья передумает и начнет операцию с заявлением сегодня. Тогда все пропало.

— Венчик, если Галина Николаевна снова начнет тебя уговаривать лечиться гипнозом, то соглашайся и капризно требуй сделать это немедленно. Так мы лишим Илью возможности заняться оформлением заявления хозяйки попугая сегодня. Боюсь, что он перепланирует, и тогда все пропало. И с Галиной помягче будь. А то она сбежит еще от тебя.

Раздался звонок в дверь.

— Вот и сиделка твоя.

Ключ Галине Николаевне мы пока что не дали. Дядька не лежачий. Ковылять по квартире в силах. Так что вручить ключ в первый же вечер — значило бы лишь дать повод для подозрений.

Я открыла дверь. Галина, увидев меня, заулыбалась:

— Танечка, здравствуйте.

Я с милейшей улыбкой пригласила ее войти.

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Я забежала на минуточку, проведать дядечку.

Она разделась, повесила пальто, деловито прошла на кухню, выложила из пакетов какие-то продукты. Потом прошла в комнату:

— Как дела, Вениамин Георгиевич?

— Как сажа бела. — Венчик вновь преобразился до неузнаваемости: смертельно больной вид и выражение брезгливости на лице.

— А что так? От массажика получше не стало?

— Мне теперь только на том свете получше станет. Племянница вон, — он кивнул в мою сторону, — никак не дождется этого счастливого момента.

— Ну зачем ты так, дядя? Я тебе по всему городу искала хорошего специалиста и доброго человека в одном лице. А ты все недоволен.

— Ну за мои-то денежки чего же не поискать?

— Как вам супчик, Вениамин Георгиевич, понравился?

— Да ничего. Пойдет. Ты бы вышла, Татьяна, — это уже мне, — Галина Николаевна уколет меня.

Я не прекословила. При медсестре я — послушная овечка.

Я вышла на кухню и закурила. Инъекция — процедура недолгая. Немного погодя меня позвали:

— Танечка, вы знаете, то, что вашему дяде назначили, — этого недостаточно. Малоэффективно.

Разумеется, она была абсолютно права. Проконсультировавшись со знакомым врачом, я позаботилась о том, чтобы лекарства не навредили здоровому человеку. И даже наоборот, повысили бы жизненный тонус.

Я пожала плечами:

— Врач считает, что этого достаточно. Пока. Да и дядя не слишком-то верит в лекарства. Он все какие-то заумные книги читает о всяких-разных чудесных излечениях. Немедикаментозными способами.

— А что, — вмешался Венчик, — Галина Николаевна, к примеру, тоже считает это возможным. Правда, Галина Николаевна?

Сиделка, конечно, не ожидала такого поворота в разговоре. Однако быстро сориентировалась:

— Да, вы знаете, Таня, я, в общем-то, согласна с вашим дядей. Может быть, и стоит попробовать что-то другое.

Она не стала уточнять, что именно. А мы с Венчиком не настаивали. Договор о лечении гипнозом должен быть втайне от меня.

Я сразу засобиралась.

— Ладно, дядечка, я исчезаю. Завтра будет время — забегу. До свидания. До свидания, Галина Николаевна.

Я вышла за дверь и сразу надела наушники. Разговор пошел в нужном мне русле.

— Знаете, Галина Николаевна, я обдумал ваше предложение по поводу лечения гипнозом и решил, что это надо попробовать. Немедленно.

— Это несложно устроить, Вениамин Георгиевич. Завтра я поговорю с братом, и мы можем начать. Мы запишем все на видеокассету, и вы сами убедитесь, что может человек в состоянии транса.

— Завтра меня не устраивает. Я хочу начать сегодня же, — безапелляционно заявил Венчик. — И к тому же я не хочу, чтобы об этом знала моя драгоценная племянница. Она не заинтересована в моем выздоровлении. Ее бы больше устроил повторный инсульт.

— Ну вы напрасно так, Вениамин Георгиевич. Таня, по-моему, очень хорошо к вам относится.

— Ага. Хорошо, — съязвил Аякс. — Боится, что я возьму и все, что имею, первому встречному завещаю. Вот и лебезит.

— Если не хотите, чтобы племянница знала о лечении, то нет проблем. Но все-таки вы несправедливо к ней относитесь, — масленым голосом увещевала Галина Николаевна моего новоиспеченного коллегу.

Венчик резко ее оборвал:

— Я знаю, что говорю. Не вам судить. Вы лучше позвоните брату. Пусть приезжает сейчас же, а то я передумаю.

— Просто я не знаю, свободен ли он сейчас, — заколебалась сиделка.

— Так позвоните и узнайте. Вот телефон. А у него же вроде как сотовый имеется.

Юрченко позвонила брату и выяснила, что тот на пути в сауну — решил отдохнуть от многотрудного дня и расслабиться. Приехать сможет лишь часа через три.

Венчик милостиво согласился принять сеанс в десять вечера.

— Я пока, Вениамин Георгиевич, съезжу и накормлю собаку, если не возражаете.

Умница Венчик не возражал.

Я успокоилась. Три часа или хотя бы два с половиной у меня было, чтобы уладить свои дела. И старуху сегодня, слава богу, охмурять не собираются…

Все о’кей, Танька.

Я дождалась ухода Галины Николаевны, вышла из угла за мусоропроводом, где стояла все это время, и спустилась на свой этаж, чтобы дать последние ценные указания перед решающим боем.

* * *

— Валерку я сама найду. Теперь его лежбище я знаю.