Хокинс усмехнулся.

– Можете ставить последний пенни, что его сиятельство в таком разе выстрелит первым! Ну, давайте, укладывайтесь, мисс, приказ есть приказ, его надо выполнять.

Шенда поневоле рассмеялась. И уже не стесняясь, забралась под одеяло, которое Хокинс для нее откинул. Потом он заботливо укрыл ее, совсем как ее старая няня!

– Ну, вот. А чтоб вы не беспокоились, знайте, что я сижу тут же за дверью с пистолетом в руке, и ежели кто вздумает прошмыгнуть сюда, получит от меня порцию свинца прямо в сердце. Я стреляю метко, промаха не даю, хоть и не мне, конечно, это говорить, самого себя расхваливать.

Шенда постаралась ему улыбнуться.

– Спасибо… мне теперь… ничего не страшно.

Хокинс задул свечку и пошел к двери.

– Доброй вам ночи, мисс, и дай нам Бог завтра с утречка попутного ветра.

Наверно, подумалось Шенде, так он всегда говорил графу в плавании. Смежив веки, она сразу же представила себе, что граф снова ее обнимает и целует, ощутила его губы на своих губах…

– Я люблю его… люблю! – прошептала она. Если и он отвечает любовью, на ее любовь, значит, исполнились все ее мечты.

Вот только, может быть, это всего лишь сон?

Граф и его отряд возвратились на Беркли-сквер с победой. Уже занялась заря, на улицах появились спешащие на работу люди. Граф сидел на козлах своей закрытой кареты и сам правил лошадьми. Вот он натянул вожжи, дверца кареты открылась, и его бойцы один за другим попрыгали наружу. Несмотря на бессонную ночь, лица у всех были разгоряченные, глаза сияли. Эту ночь, граф знал, никто из них не забудет.

А дело было так. Оставив Шенду на попеченье верного слуги, он спустился в холл. Туда спеша собирались его люди, обращая к графу вопросительные взгляды.

Он тихо и внятно объяснил им, что ему нужно. У него не было сомнений, что точно так же, как на судне, когда он вызывал добровольцев, откликнутся все до единого. Самого молодого он послал разбудить кучеров и передать им, чтобы подогнали закрытую карету к дому леди Граттон, но другой дорогой. А сам с шестью остальными направился пешком через площадь. Трое из его людей, самые доверенные, получили оружие.

Слуги на козлах кареты виконта, как и следовало ожидать, сидели и клевали носом. Они и не заметили даже, что к ним приближаются три человека по одной стороне переулка, два по другой и еще два идут сзади. Только когда граф и Картер вошли через незапертую дверь в дом, кучер недоуменно поднял голову. И в тот же миг его стащили с козел. То же произошло и с ливрейным лакеем, который еще минуту назад сидел на козлах бок о бок с ним.

А граф между тем был уже в доме.

Он уверенно и бесшумно поднялся по лестнице – благо дорога была ему знакома, хотя вспоминать, с какой целью он здесь бывал, не хотелось. Картер двигался за графом следом. Это был мужчина за пятьдесят, но моложавый для своего возраста. Он много лет служил лакеем в замке, пока не был произведен в дворецкие в Эрроу-Хаусе.

Перед дверью хозяйской спальни граф задержался, подождал Картера и, распахнув двери, они вошли в спальню, оба с пистолетами в руках. Леди Граттон издала вопль ужаса. Граф позволил виконту одеться и хозяйке тоже приказал привести себя в пристойный вид. Она рыдала и взывала к нему, но он даже не смотрел в ее сторону. Только когда виконт с почерневшим от злобы и страха лицом был одет, граф резко сказал:

– Я оставляю вашу милость одеваться одну, но из этой комнаты нет другого выхода, и мой помощник будет ждать за дверью, так что не затевайте никаких глупостей.

– Куда вы меня увозите? Что вам надо? Как можете вы – вы! – так бессердечно со мной обращаться? – кричала Люсиль.

Но граф не снизошел до ответа.

Он заставил виконта идти вперед, толкая его в спину дулом пистолета, и так свел его вниз по лестнице. Внизу ждали два лакея. Пр знаку графа они связали виконту руки за спиной и спутали ему ноги. Граф выглянул на улицу, убедился, что его карета уже, как он и рассчитал, подоспела к крыльцу. На козлах сидели его кучер и ливрейный лакей, у обоих на лицах было написано живейшее любопытство. Зная, что виконт, если только ему позволить, непременно попытается подкупить его слуг, граф распорядился, чтобы французу запихнули в рот кляп, лишив его возможности говорить. Потом его усадили в карету на заднее сиденье, а против него граф посадил одного из своих вооруженных людей, приказав стрелять при первой попытке к бегству.

Покончив с этим, граф вернулся в дом за Люсиль. Она в слезах спускалась ему навстречу. При виде его она принялась умолять и оправдываться, но он жестом прервал ее и твердо произнес:

– Сожалею, миледи, но я должен связать вам руки, чтобы вы не помогли своему сообщнику бежать.

– Он мне не сообщник! – рыдала Люсиль. – Он силой заставил меня исполнять его желания. Как я могла ему противиться? Я ненавижу французов! Они наши враги! Но на его стороне сила, а я слабая женщина!

Однако граф не счел нужным ей ответить. Он только проследил, чтобы ее запястья были крепко связаны, а затем велел своим людям посадить ее в карету. Дошла очередь до кучера и ливрейного лакея виконта. Их он велел запереть в карету, которую они сторожили, и дал для охраны двоих своих людей. А на козлы посадил своего кучера и велел ему ехать за графской каретой, которой он будет править сам. Все удивились, но разместились, как он сказал, и граф тронул лошадей.

Рядом с ним сидел только один Картер, все же остальные взгромоздились, на козлы второй кареты, в которой везли слуг виконта.

Ночные улицы были пустынны, но на небе сияла луна, освещая путь, и до лондонского Тауэра они доехали в рекордно короткое время. Остановив карету, граф послал за смотрителем Тауэра. Поднятый среди ночи, тот вышел и оказался почтенным престарелым джентльменом, некогда отличившимся на поле брани в чине генерала. Внимательно выслушав графа Эрроу, он сказал:

– Лорд Барэм, мой старый добрый друг, бесспорно, будет весьма вам благодарен, милорд. Шпионы Бонапарта сумели проникнуть повсюду, и чем скорее состоится праведный суд и казнь предателя, тем лучше.

– Я и сам такого же мнения, – ответил граф.

Смотритель замялся.

– А как поступить с леди Граттон?

– Я полагаю, для острастки другим, ее после суда надо поместить под стражу до окончания войны.

– Совершенно с вами согласен! – воскликнул смотритель. – Как ни велико французское коварство, англичанину все же не по душе лишать женщину жизни.

– В данном случае, – сказал граф, – для нее это было бы милосердием, ведь иначе она остаток жизни проведет отверженной. – И так как говорить об этой женщине ему было неприятно, он поспешил переменить тему: – Я еще привез двоих слуг виконта, кучера и лакея.

– Вы полагаете, что они участвовали в его темных делах? – спросил смотритель Тауэра.