Мы в очередной раз влетели в какой-то переулок. Вдруг неожиданно раздался звук разбившегося стекла, по моей щеке словно с силой ударили, и осколки упали мне на колени.

– Стреляют, сволочи! Ты ранена?

Щека заболела. Я дотронулась до нее: пальцы мои были в крови.

– Попали… в лицо.

Он быстро взглянул на меня:

– Задели! Больно?

– Нет.

Было странно видеть на своих пальцах кровь, страшно хотелось закричать или заплакать, но нарушить эту тишину, наше молчание, давившее на меня, как будто я находилась под водой, я не смогла.

Мы вырулили на шоссе, где было оживленное движение, и я поняла замысел Андриса. Лавируя в потоке машин, можно было попытаться оторваться от погони, кроме того, они вряд ли решились бы стрелять в людном месте. Судя по напряженному лицу Андриса, уйти никак не удавалось, и я тихо сказала:

– Лучше попытаться оторваться от них в переулках.

– А если они снова начнут стрелять?

– Ну что ж!.. – Мои слова повисли в воздухе, никакого ответа я не дождалась. – Ты обо мне не беспокойся, – торопливо сказала я, – главное – уйти. А так они нас перехватят, и все.

Андрис резко взял вправо, и мы влетели в сонный темный двор, где только пара тусклых фонарей освещала подъезды.

Один двор сменялся другим, и казалось, конца-края не будет этой гонке… Мы въехали в очередной двор, и вдруг Андрис выдохнул:

– Кажется, отстали…

– Да? – не поверив, переспросила я, и звук собственного голоса показался мне каким-то странным, неестественным. Как будто это была не я, а посторонняя, незнакомая мне женщина. – Ты уверен в этом?

– Уверен. – Андрис перегнулся ко мне и неожиданно поцеловал. Я подалась назад, но он притянул меня к себе, и я, вся дрожа, приникла к нему. Во дворе было темно: фонарь светил тусклым тревожным светом, и темный профиль Андриса слабо вырисовывался на фоне еле видного дома.

– Зажги свет, – почему-то попросила я.

– Не надо. Нельзя. Лучше так… в темноте… – Я не поняла, к чему относится это «лучше так», – он вдруг поцеловал меня во второй раз.

Кровь текла по моему лицу тонкими струйками, попадала на губы. Он достал платок, вытер мои щеки и начал целовать. И я заплакала, кровь смешивалась с моими слезами. Этот странный, фантасмагорический вечер сливался в одно целое с метелью, она кружила все сильнее и сильнее, облепляя окна машины белыми мухами, бившими в стекла. Из выбитого пулей окна несло холодом, снег забивался в салон, но я ничего не чувствовала. Странный, непонятный жар разгорался во мне. Мы не сказали друг другу ни слова, в абсолютной тишине слышалось лишь наше беспокойное дыхание, чуткое, прерывистое, как у загнанных зверей. Его руки расстегивали молнию моей куртки и пробирались под свитер. А наверху все летел, валил снег, ложился мокрыми хлопьями на мои волосы. Но я ничего не чувствовала…

Мои пальцы встретились с его рукой. Горячие и сухие – мои пальцы, прохладные – его. Зубы мои застучали, и я почувствовала, что проваливаюсь в какую-то бездну – темную, горячую, сладкую. Все на свете словно осталось позади – на каком-то другом берегу, а здесь были только мы двое, отрезанные от всего остального мира. Его поцелуи становились все более настойчивыми и длительными. Андрис вдруг легко приподнял меня и потянул к себе. Кресло откинулось, и я оказалась у него на коленях – полуобнаженная, трепещущая. Меня била дрожь, и я вновь приникла к нему. И тут я почувствовала, как его плоть вошла в меня – так легко, как будто прошила насквозь, и мое тело выгнулось дугой. Оно, мое тело, было как натянутая струна, и его пальцы скользили по нему, словно рисовали неведомый мне узор. Пальцы его были прохладными, а мое тело – горячим, и прохлада и сила этих пальцев перетекала в меня, рождая сумасшедшее, ни с чем не сравнимое желание. Это был другой мир – мир тревожной январской метели и снега, который по-прежнему залетал в салон, и хлопья садились на мое тело, остужая его. Губы Андриса прильнули к моей груди, соски набухли… Он легонько кусал их, и я чувствовала нестерпимый жар, готовый вот-вот сорваться, как набухшая звонкая капля с ветки. И последний удар, изнеможение… и мы замерли, слившись друг с другом…

– О господи! – выдохнул он. – Что это было?..

Моя грудь царапалась о его колючий свитер.

– Ты замерзнешь, – он накинул на меня куртку и негромко спросил: – Что будем делать? Если бы не выбитое стекло – мы могли бы здесь переночевать. А так – невозможно, слишком холодно. Нужно попробовать найти гостиницу. Дай мне карту, я посмотрю, где находится ближайшая гостиница. Пошарь в бардачке.

Я нашла карту и протянула ему. Он зажег верхний свет и посмотрел на меня.

– Не больно? – Андрис дотронулся до моей щеки.

– Нет. Не больно. – Я попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривая.

– Похоже, мы с тобой влипли, – тихо сказал мой собеседник. – Надо выбираться…

Я дотронулась до его волос.

– Что? – Он посмотрел на меня, и я поняла: если буду слишком явно выказывать ему знаки внимания, он опять начнет поддевать меня, дразнить и говорить колкости. Странный мужчина – он не хотел нежности и ее проявлений, бежал от всего этого и стыдился быть естественным и простым. Все это ему казалось непростительной слабостью, и в этом отношении он был похож на меня. Я тоже бежала от всего, что предполагало привязанность, покой, тишину, уютное молчание по вечерам, когда так хочется сидеть вместе с любимым на диване и смотреть смешные комедии или мелодрамы. И рядом на столике – чай с прозрачным, акварельно-золотистым кружком лимона и плюшевый медведь, похожий на того, которого я выкинула, поняв, что я – одна против всего мира, мое детство и юность закончились, и я уже никогда не буду такой же беззаботной и беспечной, какой была раньше. Чтобы быть сильной – надо со многим расстаться. Эту истину я поняла уже давно.

– Гостиница «Русское поле» недалеко отсюда. Но вдруг нас там будут искать? – Андрис вопросительно посмотрел на меня. Он ждал от меня подсказки: как нам быть дальше? И это почему-то привело меня в восторг.

– Уже поздно. И не будут же они каждую гостиницу обшаривать, – убежденно сказала я. – А рано утром мы уедем из города. Просмотрим флэшку и уедем. Ни свет ни заря.

– Ну ладно. – Андрис тяжело вздохнул и буркнул в сторону: – Как говорится, поехали…

Машина развернулась и, немного проехав назад, нырнула в подворотню. Метель почти залепила одинокий фонарь. Я невольно обернулась на этот двор, где буквально несколько минут назад прожила эти мгновения – вспышки страсти, которая теперь показалась мне далекой и нереальной. Вроде падающей звезды: мгновение – и ее нет. И, наверное, в этом был виноват Андрис – своим молчанием он как бы возводил между нами стену. Только что он был рядом, так близко, что ближе не бывает, и вот уже – далеко, в другом измерении.

Я прикрыла глаза. Несколько раз сквозь опущенные ресницы я ловила на себе его взгляд, но глаза так и не открыла. Не хотела встречаться с его испытующим взором. Машины на шоссе – гладкие, блестящие от мокрого снега – скользили по асфальту, разбрызгивая снежную кашу во все стороны. По-прежнему дуло из окна, и вся правая половина моего лица замерзла от ветра, смешанного со снегом. А другая его половина была теплой. Вскоре мы свернули на улицу и, проехав несколько метров, остановились.