Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А чё, я ночной, после работы пшел впить, незя?
Пиши как следует, ладно? Ты был в «Динго»?
Встретил твоих подружек. Думал тебя увидеть.
Я теперь редко туда хожу, публика не та.
Ха ха ха.
Мог бы пойти в другое место.
Мне нравится это, оно особенное.
Ты говорил о нем со своей матерью?
О чем?
Что ты проводишь ночи в лесбийском клубе.
Мне и без того проблем с ней хватает, не стоит добавлять. Она уверена, что мы с Алексом парочка, и к тому же он начал давить. Мне надо съехать, найти квартирку, но не хватает бабок.
Ты не можешь всю жизнь прожить во вранье. Однажды придется принять реальность.
Я ничего не выбирал, ни такую мать, ни такого себя.
Я доехала до работы, пока.
* * *
Однажды вечером, придя в «Беретик», я обнаружил на пюпитре пианино открытку и понял, что ее положила Стелла. Открытка была из Барселоны, на лицевой части вид Саграда Фамилия[57], который походил на гигантский замок из песка. От Хильды, конечно же. Я ее не забыл, то есть не совсем забыл, она осталась где-то в уголке мозга или уж не знаю где еще, как подруга, притаившаяся в темноте. По-настоящему я о ней больше не думал. В открытке говорилось, что она не привыкла писать; это и так было видно по орфографическим ошибкам и корявому почерку. Еще она писала, что часто думает обо мне и спрашивает себя, что со мной стало и влюблен ли я в нее по-прежнему, она все время ждет, что увидит меня входящим в ее ресторан, адрес которого она остереглась мне давать, и много раз ей казалось, что она заметила меня на Рамбле[58], но только испытывала разочарование. У нее были проблемы, она повзрослела и была бы счастлива снова меня повидать, и чтобы я сыграл для нее «Con te partirò», которую я исполнял, по ее глубокому убеждению, лучше всех, и чтобы мы опять говорили часами, как тогда в ресторане, когда оставались вдвоем. В Барселоне у нее нет ни одного друга, она никого не видит и очень скучает. В конце месяца она уедет, она нашла место в большом отеле в Венеции, название которого она мне пришлет, и ей бы хотелось, чтобы мы открыли этот город вместе. В какой-то момент она собиралась приехать в Париж в отпуск, но раз она меняет работу, то ничего не получится. В заключение она меня крепко целует и надеется, что я думаю о ней, так же как она думает обо мне. «Встретимся поскорее», – приписала она в самом низу открытки.
Хильда, что за черт! Я любил ее до безумия, но без особого труда отдалился, я выздоровел так быстро, что любовь, наверное, была не очень сильной. Как можно забыть большую любовь? Видимо, это была одна из тех головокружительных лихорадок, которые захватывают вас, заполняя без остатка и толкая на всякие безумства, или же я не совсем нормальный. Может быть, если я увижу ее снова, то опять влюблюсь до потери пульса. И между нами произойдет нечто потрясающее. Я закрыл глаза, вновь увидел ее золотые волосы, чарующую улыбку и почувствовал, как на меня накатывает горячая волна.
Ехать в Венецию или не ехать?
Вот в чем вопрос.
Я могу с точностью назвать день, когда наша жизнь пошатнулась и начала входить в штопор. Это было в одно солнечное и холодное субботнее утро, с которого начинался долгий майский уик-энд, когда Париж пустел, а ресторан закрывался на два дня.
Накануне я вышел из «Динго» вместе с Каролиной, и мы поссорились. Мы уже собирались лечь в постель, как вдруг сцепились, потому что она раз за разом твердила, что я должен остерегаться Мелани и ее диковатых идей; меня бесило, что она подозревает Мелани в тайных замыслах, а еще больше – что она сомневается в моей способности за себя постоять. Мы перешли на повышенные тона, я собрал свои шмотки и вернулся домой довольно поздно и в дурном настроении. Я плохо спал, проснулся первым и вышел на улицу купить круассаны. Возвращаясь, прихватил почту из ящика и среди рекламных проспектов сразу заметил конверт с черным ободком, адресованный Элен Мартино. Меня удивило, что ее так назвали, – от этого имени она отреклась уже очень давно. Но похоже, стоит вам увериться, что вы похоронили свое прошлое, как оно возвращается бумерангом и без всякого предупреждения. Я ничего не сказал, просто положил уведомление о смерти на столик в прихожей и пошел завтракать.
Вечером в субботу Каролина зашла за мной в «Беретик», мы отправились прямо к ней, помирились, но она продолжала доставать меня с Мелани, и, когда я получил от той эсэмэску и ответил на нее, ей захотелось узнать, о чем таком мы переписываемся целый час. Я с большим трудом отстоял право моего смартфона на терапевтическую личную жизнь.
Когда я вернулся домой, в воскресенье ближе к полудню, уведомление по-прежнему лежало там, куда я его положил. Я задумался, видела ли его мать. Алекс позвонил, предлагая встретиться, но мне хотелось побыть дома, он сказал, что сам зайдет ко мне, и я не смог отказать. Лена принимала свою ванну из кипятка, и я воспользовался моментом, пока мы со Стеллой остались наедине, чтобы спросить:
– Лена видела конверт у входа?
– Конечно.
– И что?
– И ничего, велела мне не соваться куда не просят, и она права, это не мое дело, лично я пойду сделаю себе маску. На твоем месте я бы поступила так же.
– Думаешь, мне это не помешает?
Стелла приготовила себе маску из карибского зизифуса, а поскольку в баночке еще немного оставалось, я этим воспользовался. Но у меня из головы не шло траурное уведомление, я все время задавался вопросом, о ком там шла речь, вдруг о ком-то из близких.
– Это очень старые люди, которых ты не знаешь, – сказала Стелла, – и я тоже. В наши дни таких уведомлений больше не посылают, и нас это не касается. Ты не можешь горевать из-за смерти незнакомца.
– Да, но если это кто-то из родственников, тогда другое дело, верно?
Алекс явился с пирогом к полднику. Саварен со взбитыми сливками – потому что Лена его обожает, а он знает, как поддержать хорошее к себе отношение. Стелла приготовила шоколад, и мы уселись за стол. Я разрезал пирог и самый маленький кусок положил матери.
– Ну, как дела у вас двоих? Мы не часто видим вас вместе, – сказала она.
– Я много работаю, – ответил Алекс, – готовлюсь к диплому.
– Знаешь, ты ведь можешь приходить сюда когда пожелаешь, и если вы хотите спать вместе – нет проблем. Тебя же это не смущает, а, Стелла?
– Вовсе нет.