Но Баро было не унять:

— Кармелита! Твой отец, — кивнул он на Николая Андреевича, — приходит к нам в дом, чтобы повидаться с тобой, а тебя нет — ты на конюшне!

— Рамир, я прошу тебя… — остановил его Астахов. — Перестань. Я готов встречаться с Кармелитой где угодно.

— А я не хочу ни с кем встречаться! — У девушки начиналась истерика. — А вас, Николай Андреевич, вообще никто не просил сюда приходить!

— Что ты сказала?! — Зарецкий готов был уже отшлепать непослушную девчонку, как делал это совсем недавно — лет пятнадцать назад.

— Повторить? — спросила Кармелита с вызовом.

— Ты не должна разговаривать так со своим отцом! — говорил Баро, имея в виду Астахова.

— Рамир, я прошу тебя, оставь нас, пожалуйста, на некоторое время, — неожиданно попросил его Николай Андреевич. — Я хотел бы поговорить с Кармелитой один на один.

Зарецкий удивился, хотел сказать в ответ что-то резкое, но не нашел нужных слов, махнул рукой и вышел.

— Мне кажется, я понимаю, почему ты так со мной разговариваешь…

— Да! Да, да, да! — сорвалась она на крик. — Скоро все ваши подозрения не будут иметь для Миро никакого значения! Потому что я нашла ему адвоката — Соню!

— Нашла адвоката? Это правильно. Постой, как ты сказала? Соню? Соню Орлову? Но, насколько я знаю, у нее же практически нет опыта защиты в суде?

Девушка молчала.

— Пойми, Кармелита, я не хочу вмешиваться в ход следствия. Пусть милиция во всем разберется. А что касается Сони, то, может быть, ты и права — она юрист вдумчивый. Наверное, справится…

* * *

Надзиратель вел Миро на свидание с адвокатом. Цыган был заинтригован, кого же это ему определили в защитники? Но увидеть в комнате для свиданий Соню он уж никак не ожидал.

— Ты?! Значит, это ты взялась меня защищать?

— А чему ты удивляешься? Это моя работа.

— Соня, спасибо тебе большое, что пришла, но от твоих адвокатских услуг я, наверное, откажусь.

— Почему? Если это из-за гонорара, то мне ничего платить не надо. Я буду тебя защищать, потому что уверена в твоей невиновности!

— Сонь, ты не путай наши дружеские отношения с работой.

— Но нельзя же просто сидеть сложа руки и ждать чего-то. Надо верить в правосудие!

— Я в сказки давно уже не верю!

— Между прочим, я этим сказкам пять лет училась.

— Ну так я тебе скажу, что для начинающего адвоката дело ты выбрала неудачно! — В голосе Миро появилась жесткость.

— Почему?

— Да потому, что никакой суд не поверит в невиновность цыгана, которого обвиняют в воровстве! — И парень резко встал, попросив надзирателя увести его обратно в камеру.

— Миро, останься, пожалуйста, и давай поговорим спокойно! — не менее жестко сказала Соня — так мог бы говорить опытный адвокат, всю жизнь общавшийся с обвиняемыми в преступлении, а не молодая красивая девушка.

И парень подчинился, сел на место.

— Привыкни к мысли, что тебе необходим адвокат, — Соня брала быка за рога, — и суд не может состояться, если у обвиняемого не будет защиты. Тем более что адвокат, который верит в твою невиновность так, как я, — это большой плюс!

— Это нужно для защиты?

— Нет, это нужно для меня… — на одну секунду дала слабинку Соня, но, тут же спохватившись, снова взяла в руки и себя, и разговор: — Так что не будем терять времени. Расскажи мне все, что ты помнишь о дне этой кражи.

…Так у подозреваемого Милехина появился и начал работать адвокат.

* * *

Зарецкий вернулся в дом. Люцита дожидалась цыганского барона.

Баро пригласил ее к себе в кабинет, сам подошел к столу, открыл ящик, достал оттуда узелок, развязал его — и Люцита увидела свои же, проданные скупщику золота украшения.

— Откуда они у тебя? — спросила она удивленно.

— Во всяком случае, я их не украл. Тут все по-честному. Забери их.

— Но я не понимаю… Нет, я их не возьму. Это мой вклад в освобождение мужа.

— Люцита, твой муж на свободе. А украшения — у меня. Так что бери их, носи и радуйся!

— Не надо, Баро… Спасибо, но я не возьму их обратно! Я все готова была отдать, чтобы спасти Богдана. Вот если бы я отдала мою руку или мою душу — как бы ты мне их вернул?

— Но ведь эти украшения — не твоя душа. И их можно вернуть. Так что бери и носи!

Но цыганка никак не соглашалась.

— Да уж, ты с детства была упрямой девочкой, Люцита. Но подумай: эти украшения носила твоя бабушка, потом твоя мать. Они передавались из поколения в поколение! Так неужели ты хочешь нарушить цыганскую традицию?

— У цыган много традиций, Баро, — отвечала Люцита, перебирая рукой такие знакомые ей браслетики и брошки. — Одна из них — отдавать все ради спасения ближнего. Я отдала их ради спасения моего мужа, и ничего не возьму обратно!

Тогда из того же ящика стола Зарецкий вынул еще и ожерелье.

— А что ты скажешь об этом украшении?

— Постой, но это я видела на маме…

— Я подарил его Земфире, когда она сказала, что беременна.

— А потом отобрал? — В глазах Люциты появился испуг.

— Нет. Это ожерелье я купил у того же самого человека, у которого выкупил и твои украшения. Люцита, ты можешь мне что-нибудь об этом сказать?

— Но я… Я ничего не знаю. Мне нечего тебе сказать. Но знаешь что?.. Спроси у мамы!

Зарецкий молчал. Тогда Люцита наконец-то произнесла то, что хотела сказать с самого начала:

— Я одно знаю, Баро, — мама очень сильно тебя любит! Так что спроси лучше у нее. Просто возьми и спроси!

Дотошно расспрашивая Миро обо всех подробностях, Соня сразу же мысленно нащупывала слабые места в линии следствия. Кое-что было для нее непонятно, а значит, могло оказаться полезно. При этом она заставила себя забыть о том, что перед ней сидит ее любимый Миро. Для нее он сейчас был просто подзащитным.

И после разговора с Миро она была полностью готова к беседе со следователем. Ей было что у него спросить. Для начала Соня потребовала у Солодовникова протокол первого допроса Миро, внимательно его прочла.

— Ну? — спросил, не скрывая скепсиса, молодую девочку тертый следователь.

— Вам не показалось странным, что человек, совершивший кражу таких ценностей, принес картину к себе домой? — задала непростой вопрос Соня.

— А что вас в этом смущает?

— Миро — вожак табора, далеко не глупый человек. И вы считаете, что он мог запросто совершить такую глупость?