В поисках дружеской поддержки Дебора встретилась с Карен, чтобы выпить по чашечке кофе. Но поскольку она, естественно, не могла рассказать Карен ни о Грейс, ни о своем отце, ни о своей сестре, ни о Холе, в итоге ей стало еще хуже.

В субботу вечером Дебора могла бы пойти с Диланом в кино — прекрасное развлечение для ребенка, которому нужно, чтобы все было большим и ярким. Но Грейс продолжала настаивать на том, что не хочет встречаться с друзьями, и из-за ссоры по этому поводу Деборе было так плохо, что она не смогла оставить дочь одну.

Они заказали пиццу, но ужин получился безрадостным, а в фильме по телевизору было столько крови, что Дебора выключила его, не досмотрев до конца. Дилан возразил, что видел и похуже. Грейс говорила, что все смотрят жестокие фильмы и что в таком случае вообще не надо было покупать телевизор. Затем они оба ушли в свои комнаты. Дилан слушал песню «Knockin’ On Heavens Door» снова, снова и снова, пока Грейс с плачем не пожаловалась на него Деборе. Когда мать попыталась ее утешить, девочка не захотела разговаривать, а когда Дебора попросила Дилана выключить песню — эта песня и ее приводила в уныние, — он проворчал, что папа никогда не заставлял бы его сделать это.

Неудивительно, что после всего этого Деборе не спалось. Она несколько раз просыпалась с тяжестью в животе и ужасным ощущением, что она теряет контроль над своей жизнью. Становилось все хуже и хуже, а она, похоже, была не в силах это остановить.

Дебора надеялась, что воскресенье окажется более удачным. Был прекрасный, почти майский день, теплый и ясный. На дубах появились листья, на азалиях перед домом — бутоны. В противоположность хаосу, который царил здесь после грозы, тихая погода принесла ощущение порядка. В такие дни Дебора чувствовала себя хозяйкой своей жизни.

С годами у нее появилась привычка готовить по воскресеньям праздничный завтрак. Это задумывалось как развлечение для детей. Традиционно воскресенье было днем, когда у Деборы было время готовить, когда можно было рассчитывать, что Грэг будет дома, когда заходили в гости ее родители. После того как Рут умерла, Майкл заходил один. Теперь, когда Грэг их оставил, дети еще больше нуждались в дедушке.

В это воскресенье Майкл позвонил и сказал, что не сможет прийти. По голосу было похоже, что у него похмелье, а нервы Деборы были натянуты как струны, и она не смогла промолчать.

— Что происходит, папа?

— Что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, что у тебя… что тебе плохо. — Она не смогла заставить себя произнести слово «похмелье».

Майкл прокашлялся.

— Похоже, я подхватил грипп на прошлой неделе, когда принимал Буркесов.

— И это все? Я вспоминаю, как заезжала к тебе по утрам…Все это из-за твоей аварии, — ответил он, но быстро смягчился. — Сейчас это просто вирус. Спасибо, что беспокоишься. Увидимся завтра утром.

Отец повесил трубку, не дав ей сказать ни слова о его выпивке, отчего Дебора чувствовала себя полной трусихой. А потом еще и соучастницей, когда пришлось опять передавать эту полуправду детям.

Грейс обрадовалась, что официального завтрака не будет, и вернулась в свою комнату, прихватив с собой полрогалика. Но Дилан расстроился, что дедушка не придет. Мальчик отправился к себе, откусив только маленький кусочек французской гренки, которые Дебора так старательно готовила.

Оставшись в кухне наедине с остатками того, что должно было стать семейным завтраком, Дебора была в отчаянии, как никогда. Когда в дверь позвонили и она, подняв голову, увидела человека, который выпроводил ее с похорон, женщина подумала, что хуже уже быть не может. Мысленно еще раз обозвав себя трусихой, она решила не открывать.

Но по вине Дилана этот план провалился. Надеясь, что приехал папа, мальчик выскочил из комнаты и побежал по ступенькам. На полпути он споткнулся и кубарем покатился вниз. Дебора помогла ему встать. Ей пришлось буквально силой удерживать его, чтобы удостовериться, что он цел и невредим. Но Дилана было не остановить. Вырвавшись за секунду до того, как Дебора готова была отпустить его, он открыл дверь прежде, чем она смогла его предупредить. Увидев, кто пришел, мальчик разочарованно сказал:

— Я думал, это мой папа.

Посмотрев с несчастным видом на мать, Дилан побрел наверх.

Смирившись со случившимся, Дебора впустила пришедшего. Он был высоким, с такими же, как у брата, черными волосами и глазами. Вчерашний темный костюм он сменил на брюки и голубую рубашку с расстегнутым воротом и закатанными рукавами.

— Простите, — сказал мужчина, посмотрев на опустевшие ступеньки.

Дебора подняла подбородок.

— Это не ваша вина.

— Я не вовремя?

— Зависит от того, зачем вы пришли, — предупредила она и, зная, что терять нечего, добавила: — Это была нелегкая неделя. Честно говоря, я чувствую себя разбитой. Поэтому если вы пришли, чтобы сказать, что мне не следовало приходить на похороны, пожалуйста, не надо. Я поняла это еще в пятницу.

— Это было грубо с моей стороны. Я пришел извиниться.

От неожиданности Дебора сменила тон.

— Это я должна извиниться. Именно это я и пыталась сказать вам на похоронах.

— Да.

— Я действительно очень сожалею об аварии. Это был не лучший вечер для вождения. — На какое-то мгновение она забыла унижение, которое испытала в пятницу, и обрадовалась, что он пришел. — Я сожалею о вашей утрате. И приношу свои соболезнования жене Кельвина. — Это были слова, которые ей так и не удалось произнести в пятницу. — Как она?

— Нормально. Расстроена. Сердита.

Слово «сердита» напомнило Деборе о судебном иске, что в свою очередь напомнило о Холе. Если он запретил ей разговаривать с Джоном, то точно не хотел бы, чтобы она беседовала с этим человеком.

Но Хола здесь не было. А Дебора была не такой уж наивной.

— Это она прислала вас?

— Селена? Нет.

— Она знает, что вы здесь?

— Нет. И не очень обрадуется, если узнает. Я пришел, потому что пытаюсь понять, что произошло. — Нужно отдать ему должное, его озабоченность казалась искренней. — Я читал отчет полиции. Вы совсем не видели Кельвина?

— Только за секунду до удара. Было темно, и лило как из ведра.

— Но он бежал. Вы должны были заметить движение. Вы с вашей дочерью в этот момент разговаривали? Вас что-то отвлекло?

— Вы хотите спросить, не красила ли я губы? — произнесла Дебора, вспомнив его слова на кладбище. Она указала пальцем на свой рот. — Вы видите здесь помаду?

Он слегка улыбнулся.

— Сегодня воскресенье, утро. Вы дома.

— А тогда был понедельник, вечер и я ехала домой, — ответила Дебора. — Зачем мне красить губы? Извините, но здесь я вам ничем не смогу помочь. Мы смотрели на дорогу, обе, как и поступают обычно в такую погоду. Кельвин бегал без светоотражателей, и мы не увидели его из-за дождя. Все просто.