* * *

На ранней заре холод застыл, и всё притихло, лишь сосны тоскливо всхлипывали своими стволами, едва-едва покачиваясь. Вдалеке слышался топот. Множество копыт били землю, гонясь в глубь угрюмого, ещё не проснувшегося северного леса. Уж неведомо, чьею волею, да наткнулись нынче опричники на стаю волков. Загнав двоих зверюг, мужики приступили к расправе. Под главенством Малюты первым забили того, что был крупней, с порванным ухом и поломанным хвостом. Как стих последний вой, по мановенью руки прикончили и молодого волка.

То было лёгкое дело. Братия переглядывалась меж собой, и каждый ведал, что неспроста, и каждый не решался облечь в речь лукавый замысел. Вяземский спешился, чтобы вынуть своё копьё из молодого волка – плоть зверя ещё не остыла. Князь вытер о белый снег остриё и в безмолвном раздумье глядел, как кровь расходится подлым узором.

* * *

Фёдор притворил за собой дверь, явившись в царскую опочивальню. Из окон лилось багряное зарево, и сей пламень раздольно ласкался по всем покоям. Высокая фигура царя в чёрном облачении очерчивалась сим светом низкого солнца. Едва дверь отворилась, как владыка обернулся на слабый скрип, отстраняясь от окна.

Фёдор устало, но широко и искренне улыбнулся, взирая на своего владыку. Он не успел закрыть двери, как Иоанн приблизился к нему скорым шагом, взял под руку, пущай, что слуге его не было уж такой нужды в опоре. И всяко Басманов согласно и охотно доверился в те полуобъятия, и Иоанн проводил его до кресла. Фёдор едва заметно прищурился, опустившись на место.

Иоанн обратился к столу, налил Фёдору водки и протянул чарку. Басманов охотно принял её и выпил разом, после чего хрипло выдохнул.

* * *

Глухая ночь забилась в дремучем лесу, проникая непробудным мраком в глубины заснеженных оврагов и берлог. Трещали еловые ветки, постукивали, перещёлкивались меж собой, а с иного хворосту и не развести огня.

Опричники сидели кругом с охоты. Малюта глядел угрюмо и будто бы не своими глазами. Лица тонули в кромешном мраке по-северному длинной ночи, и лишь огонь очерчивал исковерканные черты. Один из братии был суров пуще прочих. Что-то не давало ему покоя, гнусно ворочаясь на душе. Не ведомо уж никому, что за муки были на нём, но всяко братия в ту ночь была удручена не менее.

Когда мужик спохватился, было поздно. Не было отдано ни отмашки, ни приказу, ни присвиста, и всяко братия обратилась единой и свирепой сворой. Каждый внёс свою кровавую лепту, нанося удар за ударом. Последние, средь коих был и Афанасий, били уж бездыханное тело. Малюта переводил дух, глядя на безобразную мешанину. От ран ещё валил горячий пар. Огонь восторженно дрожал да игриво поблёскивал на крови, что не успела застыть.

– Будет сложнее, – пророчил Малюта, вытирая нож о снег.

Тряхнув плечами да рыкнув что-то себе в приободрение, Скуратов полоснул свою ладонь. Несколько капель скатились на труп. Тому примеру последовали и прочие. Безлунная ночь безмолвно стояла, точно сведя прочь взор свой от того проклятого леса.

* * *

Солнце медленно восходило над обугленной разрухой. Когда-то на её месте был Новгород, но великой царской волей город гиб день ото дня. Груды почерневших тел уж было не поднять – они промерзали прямо к земле. Ветра, что дули с северных морей, нагоняли пущей стужи. И над сим же возвышалось ярое солнце. Свет пробирался через окна в просторную палату, где уж собирались опричники и владыка занимал место во главе стола.

Взглянув на Фёдора, никто не приметил ничего, разве что опричник вновь надел свои излюбленные украшения. Он едва стиснул губы, когда, видать, по давнишнему обыкновению, прислонился спиной к стене и тотчас же отпрянул, сложа руки в замке на столе. Иоанн глубоко вздохнул, обводя взором братию.

– Никогда не был близок сердцу моему этот городишка, – с тихим упоением произнёс царь.

Его руки занимались плавным движением, покуда братия покорно безмолвствовала.

– И всяко… – добавил Иоанн, опосля несколько затяжного затишья, – за что порушили всё?

Опричники обменялись беглыми взорами, и каждый будто бы искал ответа у друга ближнего.

– Малют, – царь упростил задачу всем, кроме Скуратова, испросил уж поимённо.

Григорий встал и отдал поклон.

– Какой сделался толк нынче? – вопрошал Иоанн.

Скуратов склонил голову в великом почтении к государю.

– Изловлено немало люда. Кто-то сбежал в Новгород, чтобы метнуться дале, на чужбину. Были средь здешних и те, кто на местах слал грамоты латинам подлым. И всяко, добрый государь, всех крыс изловили. Поди, многие из них почили без покаяния в своих грехах, Царствие им Небесное, да не оставит их Спаситель.

Иоанн ухмыльнулся, осеняя себя крестным знамением. Вся братия сделала то же самое.

– Нету нам дозволенья к риску, – продолжил Малюта, – боле нету. И нынче должно упреждать измену ещё до того, как она свершится.

Иоанн коротко кивнул и жестом дал понять Малюте, что уж выслушал его. Тяжёлый взор опустился на безмолвное застолье.

– Крысы, – презрительно цокнул Иоанн, мотая головой, и перста его мерно постукивали по столу.

Когда солнце уже стало столь высоко, сколь позволяют северные тяжёлые небеса, братия покинула палату. Афанасий ускорил шаг, желая настигнуть Басмана-отца, и уж было мгновение для того подходящее, как князь резко выдохнул себе под нос от досады и прошёл мимо.

Алексей и бровью не повёл, видя Вяземского, миновавшего его. Меж тем сам Афанасий вскользь обернулся через плечо. Как и думалось Вяземскому, он встретился с угрюмым взглядом Малюты. Не придав тому никакого значения, Вяземский пошёл прочь, ибо забот у князя было нынче боле, нежели когда прежде.

* * *

Вечер наступил слишком быстро, и вновь воцарилась кромешная темень. Данка мотнула головой, и Фёдор обернулся через плечо. Смольные брови хмуро свелись, он злобно цокнул, едва закатив глаза.

– Спешишь куда? – вопрошал Малюта, подошедший к молодому опричнику. – От и въедливая ж мыслишка напала на меня.

Фёдор кивнул, готовясь внимать, что на сей раз доброго молвит Скуратов.

– Чего на нынешнем собрании желал великий царь узреть? – вопрошал Григорий. – Свезти ему изменников живьём, для личностной расправы?

Фёдор безразлично пожал плечами.

– Раз так, – продолжил Григорий, особо заглядываясь на Фёдора, – на кой чёрт государь не карает тех, кого уж приводил я?

Басманов ухмыльнулся, прищурив взор свой. Он оставил поводья и, скрестив руки на груди, чуть откинул голову назад, дабы взирать на Григория, превосходящего его ростом, сверху вниз.

– Гриш, али нерусской речью говорю я? – молвил он. – Отвали, а? Ну право. Моё слово против твоего – уж такая охота тягаться?

Малюта резко повёл головой в сторону, принявшись