Большинство из тех, кто оказался на этих кораблях, привыкли мало есть во время плаваний. Однако им никогда не приходилось брать с собой стариков, жен и детей — рты, которые тоже надо было кормить. И дети уже плакали от голода.

Оберн следил за одной из крепких лес, опущенных в воду с кормы. В море хватало живности — ее надо было только поймать. И вот что-то клюнуло… и не просто клюнуло. Какое-то очень сильное существо заглотало наживку. К счастью, Оберн замотал лесу вокруг стойки фальшборта, иначе мог и ладонь покалечить.

На крик Оберна прибежали матрос и воин. Они едва успели встать рядом с ним, чтобы помочь ему справиться с добычей, — и тут же вода закипела, на поверхности появилось нечто такое, чему Оберн даже не мог подобрать названия. Ни о чем подобном ему и слышать не приходилось.

Это была не рыба. У морской твари оказались лапы, покрытые бородавчатой шкурой. Одна из лап отчаянно хваталась за лесу, стараясь вырвать ее из разверстой пасти, в которой та исчезала.

А потом уже обе передние лапы схватились за лесу, и она натянулась так сильно, что, как показалось Оберну, должна была вот-вот лопнуть — или снести часть фальшборта. А потом леса вдруг ослабела — тварь рванулась к кораблю.

В следующую секунду морская тварь добралась до руля. Воспользовавшись им как опорой, она прыгнула вверх, и ее лапы гулко ударились о борт корабля. Присоски на подушечках позволили твари удержаться на почти вертикальной плоскости. Волны кипели вокруг здоровенной туши, поднявшейся над водой.

Матрос, державший в руках гарпун, оттолкнул Оберна.

— Посторонись! — крикнул он. Трудно было рассчитывать на то, что ему удастся убить чудище простым гарпуном, но другой возможности нанести удар могло и не представиться. И действительно — матрос только ранил тварь. Она издала мощный рев, заставив пассажиров разразиться испуганными криками. Те, кто собрался посмотреть на происходящее, поспешно отхлынули назад, чтобы дать место матросам и воинам.

Оберн обнажил большой абордажный кинжал. Сначала он посторонился, как ему было велено, но теперь вернулся к борту и встал прямо над тварью. Выпученные глаза смотрели на него. Но разве это глаза твари, лишенной разума? Встретив этот взгляд, Оберн понял, что перед ним — не обычный обитатель моря. В устремленных на него желтых глазах горела жаркая ненависть — и некое непонятное знание.

В тварь полетели копья и гарпуны. Часть их застряла в бородавчатой коже странного существа — и оно энергично встряхнулось, чтобы от них избавиться. Казалось, у морского чудища не кожа, а настоящие доспехи. Тварь начала карабкаться вверх, отдирая присоски от досок обшивки и переставляя лапы все выше по борту. В отличие от рыб она, казалось, могла находиться не только в воде, но и на воздухе — по крайней мере, незаметно было, чтобы ее это беспокоило.

Оберн отвел руку назад. Абордажные кинжалы больше походили на короткие мечи, чем на метательные ножи. Но если копья и гарпуны почти не причинили твари вреда, то удастся ли это короткому клинку? Однако никто не владел этим оружием лучше Оберна, так что попытаться стоило.

Тварь разинула огромную пасть. Призвав на помощь удачу, Оберн метнул кинжал. Оружие угодило в разверстую пещеру рта и вонзилось в нижнюю челюсть. В следующую секунду тварь сжала зубы — и нож погрузился в плоть еще глубже. Одна из лап с присосками оторвалась от корпуса корабля и метнулась к длинной мерзкой морде. Тонкая струйка крови просочилась между выпяченными губами.

Тварь сражалась со своей болью. Похоже, она не понимала, что ей нужно просто раскрыть пасть — и тогда она сможет вырвать оттуда источник своих мучений. Она прижала к морде обе передние лапы — и оторвалась от корабля. Рухнув в воду, тварь начала яростно биться головой о корпус. Но после двух-трех ударов сообразила, что таким образом с врагом не совладать.

Весь корабль содрогнулся от этих ударов. Однако в следующую минуту тварь уже повернулась на спину и закачалась на волнах. Ее задние лапы медленно дергались, но морда смотрела в небо. А вокруг головы по воде расплывались темные облака крови.

Оберн не сомневался в том, что тварь тяжело ранена. Вот только непонятно было, как можно нанести смертельную рану такому огромному существу одним ударом кинжала. Оберн ведь не целился в какую-то определенную точку — просто метнул нож в открытую пасть наугад. Возможно, ему случайно удалось перерезать крупный кровеносный сосуд, так что тварь захлебнулась собственной кровью.

Морское чудище еще шевелилось. Но видно было, это дается ему с трудом. Однако тварь сумела перевернуться на живот и, едва двигая лапами, поплыла прочь от корабля. Оберн поспешно перерезал лесу, не имея ни малейшего желания снова схватиться с тварью — даже теперь, когда она так ослабела.

Уродливый житель вод отплыл уже далеко от корабля, но не спешил погрузиться в воду, как сделала бы рыба. И направлялся он не в открытое море. Нет, тварь явно двигалась — хотя и все медленнее и медленнее, — в сторону далеких прибрежных рифов.

Оберн стоял на палубе, провожая взглядом странное существо и время от времени поглядывая на собственную руку, метнувшую кинжал.

— Хороший удар.

Снолли крепко сжал его плечо. Оберн повернулся к отцу.

— Это случайность. Я не понимаю, как маленький кинжал мог… — Он глубоко вздохнул. — Это случайность.

Отец похлопал его по спине.

— Но если тебе благоволит удача, не отказывайся от нее. Смотри-ка: эта тварь еще жива, да. Возможно, ты и не нанес ей смертельной раны, но она обратилась в бегство. И не думаю, чтобы она вернулась. За такое не жалко отдать ни абордажный кинжал, ни даже меч.

Снолли показал на ножны, которые держал в руке, и Оберн понял, что в них скрывается. Он улыбнулся и покачал головой. При других обстоятельствах он пришел бы в восторг. А теперь чувствовал только опустошенность.

— Мой меч мужчины, отец? Меч из кузницы Лаксоса? Это — настоящее сокровище. — Он снова покачал головой. — Может, мне следует по-настоящему его заслужить?

Рука отца соскользнула с его плеча и легла на рукоять оружия, висевшего на его собственном поясе.

— Воин никогда не должен оставаться безоружным. Но это хорошо, что ты не ставишь себе в заслугу достойный поступок. — Снолли вытащил из ножен свой меч, тот, который получил когда-то, стоя в кругу воинов, признавших его равным себе. — Вложи его в ножны. Его отковал Ринбелл.

— Но…

Онемев, Оберн держал в руках отцовский меч. Работа Лаксоса считалась хорошей, такой меч вручали сыну, достигшему зрелости и совершившему нечто, достойное воина, — но работа Ринбелла была лучшей из лучших. Меч Ринбелла был бесценным даром — такая честь оказывалась крайне редко.

— Бери его, вкладывай в ножны! — приказал ему отец. — Чует моя душа, тебе еще не раз придется встречаться с такими, как это чудище, так что вооружайся как следует. Одно мне сейчас попятно: эта тварь не по-настоящему морская, хотя я никогда о таких не слышал. Однако море хранит немало тайн. Но ты ведь и сам заметил: она не поплыла в открытое море, она направилась к берегу!