Юный Элагабал часто принимал многочисленных паломников, посещавших знаменитый храм. В святилище приходил и кое-кто из III Галльского легиона, в особенности, вероятно, офицеры; мальчик производил на них сильное впечатление. Меса распространила слух, будто он является внебрачным сыном Каракаллы, поскольку многие считали, что император и Соэмия состояли в связи перед тем, как у нее родился ребенок. Как утверждали некоторые, между последним и Каракаллой можно было заметить внешнее сходство. Согласно римским законам, незаконнорожденный обладал лишь ограниченными правами, и прежде никто не утверждал, что бастард может унаследовать престол, но теперь так вопрос не ставился. Макрин по-прежнему не пользовался известностью, и хотя он отпустил длинную бороду, чтобы выглядеть, как Марк Аврелий, и назвал своего сына Антонином, у него не было связей с законной династией. К тому же в наследство от почившего предшественника ему достались серьезные трудности. Продолжалась война с Парфией, враги только ободрились, когда римские посланцы сообщили, что человек, начавший войну, мертв. Макрин не обладал полководческим опытом и, возможно, потерпел поражение еще до того, как боевые действия закончились и начались переговоры. Условия были не унизительными для римлян, однако им не удалось добиться крупного успеха, в котором отчаянно нуждался новый режим. Империя сохранила территориальную целостность, но парфянам полагалась значительная контрибуция. С учетом размеров жалованья солдатам, установленных Каракаллой, неудачная кампания грозила обернуться расходами, непосильными для императорской казны. Макрин понимал, что его власть покоится на повиновении армии, и знал, что сокращение выплат до уровня, существовавшего при Севере, резко ослабит его популярность. Тогда он обещал платить опытным воинам по высшей ставке, а новобранцам — по прежней. Даже если в финансовом отношении такое решение имело смысл, то все равно оно заставляло воинов подозревать, что как только император почувствует себя увереннее, то сократит жалованье всем.

16 мая юного Элагабала приняли в лагере III Галльского легиона, где воины провозгласили его императором. Он принял имя Антонина — позднее Марка Аврелия Антонина, — чтобы продемонстрировать свое предполагаемое родство с Каракаллой, который получил это имя от отца в результате включения в семью Марка Аврелия через «усыновление». Макрин в то время находился в Антиохии, однако у него под рукой было слишком мало войск, поскольку армия рассредоточилась для пребывания на зимних квартирах и некоторые части могли уже отправиться к месту своего назначения. Он прибыл в расположение II Парфянского легиона, однако не смог склонить солдат на свою сторону. Вскоре после его отъезда легион выступил в поддержку узурпатора. Наспех собранные отряды под командованием префекта претория отправились для блокирования Галльского легиона в Рафанее. Первая атака была отражена, несмотря на высокий боевой дух, продемонстрированный мавретанскими частями, которые образцово сражались за своего земляка. Однако когда Элагабал показался на стенах в императорских регалиях, а воины получили обещание, что каждый убивший кого-то из старших офицеров займет его пост, осаждающие перешли на его сторону. Макрину послали голову его префекта.

Возглавив армию, состоявшую в основном из гвардейских частей, Макрин встретился с армией врага, продвигавшейся вперед, возле Антиохии — вероятно, близ селения Иммы. Преторианцы храбро сражались и прорвали фронт противника, но четырнадцатилетний мальчик, его мать и бабка лично помогали воодушевлять войска, и гвардейцы отступили. Макрин пал духом и бежал с поля боя — непростительное преступление для римского полководца! Его преследовали и убили вместе с юным сыном, которого тот возвысил до ранга императора в надежде создать новую династию. Сомнительно, что та или другая армия при Иммах насчитывала более десяти тысяч человек (то есть они были значительно меньше, чем те, что сражались в период с 193 по 197 год). Почти столь же важен был факт, что на поле боя не присутствовали сенаторы и, очевидно, никто из них не сыграл существенной роли в происшедшем. Судьба империи решилась в незначительной стычке вдали от Рима, практически без участия сената.

Когда известие о смерти Макрина достигло Рима, мало кто горевал о нем. Новый император прибыл в город лишь через несколько месяцев. Однако были отправлены его изображения в полном облачении верховного жреца. Будучи при вступлении на престол на два года моложе Нерона (тому было шестнадцать), Элагабал воспринимал свои обязанности жреца чрезвычайно серьезно, и его ощущение особых отношений с Богом могло лишь укрепиться благодаря внезапному возвышению. Склонный в поведении к театральности, он, очевидно, наслаждался ролью, которую император должен был в буквальном смысле слова играть на публике, и при этом не имел вкуса к «мирскому» труду администратора. Он мало чем отличался от номинального главы государства, а его мать, бабка и те или иные фавориты принимали решения «за сценой». Иногда их значение приобретало вполне публичный, притом весьма важный характер: обе женщины минимум однажды были допущены в сенат и, вероятно, посещали его и в других случаях. Единственной женщиной, с кем это случалось прежде, была мать Нерона Агриппина, хотя даже тогда она пряталась за занавесом. Сенаторам не нравилось это нарушение традиции; еще более раздражало продолжавшееся выдвижение фаворитов незнатного происхождения на высшие должности. Но главным образом их ненависть сосредоточилась на самом императоре, поведение которого становилось все более возмутительным.

Большую часть своего правления Элагабал провел в Риме и его окрестностях. Главную заботу составляли развлечения. О его причудах рассказывали буквально дикие истории; при передаче из уст в уста их фантастичность, несомненно, возросла. Однако и Дион Кассий, и Геродиан были свидетелями его правления, и мы поступили бы опрометчиво, игнорируя их свидетельства, даже учитывая, что оба ненавидели императора. Вероятно, они выдали сплетни за подлинные факты, но подобные истории имели хождение — и им, несомненно, верили. Император, не достигший еще двадцати лет, успел жениться целых шесть раз, из них дважды — на одной и той же женщине. То была дева-весталка Аквилия Севера; ради нее он развелся с первой женой, очевидно, рассматривая союз с ней как священный, подобающий статусу жреца. Нарушение императором древнего запрета вызвало такую ярость, что даже он почувствовал, что совершил ошибку, и расторг брак. Странно, но когда после развода с третьей женой, происходившей из рода Марка Аврелия, он снова женился на Аквилии, это не вызвало протеста — в глазах римлян она утратила какой бы то ни было сакральный статус. (Любопытно, что его интерес к весталкам, быть может, разделял его предполагаемый отец Кара-калла, о котором говорили, что он пытался изнасиловать одну из них и его остановила лишь его импотенция. Женщину впоследствии подвергли судебному преследованию за нарушение обета целомудрия; защищаясь, она заявила, что сам император может подтвердить — она сохранила невинность, несмотря на все его усилия. Все же ее подвергли традиционной казни — погребению заживо.)

Император не только часто менял жен, но и пользовался услугами проституток (правда, говорят, что никогда не встречался дважды с одной и той же). Он так же открыто заводил любовников-мужчин; подобно своему предшественнику Нерону, он, как сообщают, участвовал в брачной церемонии в качестве невесты и потом жил со своим «мужем». Ходили сплетни, что он спрашивал врачей, не могут ли они с помощью хирургии наделить его вагиной. Римляне неоднозначно относились к гомосексуальности, но, вопреки современным представлениям, ее всегда считали пороком. Если мужчина вступал в подобные связи, проявляя осмотрительность, осуждение бывало не столь сильным; тогда гомосексуализм находили извинительным и легко прощали его, если положительные черты характера перевешивали. Об императоре Траяне тоже говорили, что он чересчур увлекается мальчиками, однако никогда не поддавался излишне сильному влиянию фаворитов, и никто из них не мог убедить его принять неверное решение. Элагабал открыто хвастался любовниками и продвигал их. Рассказывали, что он назначил наместника в провинцию из-за огромных размеров его пениса. Поведение императора на публике шокировало всех (не исключено, он делал это намеренно); о том, что он вытворяет в частной жизни, ходили слухи один хуже другого.