— Я не писала «Джейн Эйр», — заявила я. — Если кто-нибудь скажет тебе это, ты должна их разуверить.

— О да, конечно, непременно. — Эллен выглядела неубежденной и даже уязвленной моим отрицанием.

Стараясь искупить мой обман, я сжала руку Эллен, говоря:

— Я рада, что ты здесь, и даже не поблагодарила, что ты приехала. Пожалуйста, прости меня и позволь рассказать о переживаниях, упомянутых в моем письме.

Я описала убийство Изабели Уайт и последовавшие происшествия, поделившись с Эллен моей уверенностью, что все это неким образом связано.

— Какой ужас! — воскликнула Эллен и прижала руку к горлу, словно опасаясь лишиться чувств. — Милая моя, как ты умудрилась наткнуться на такие беды?

— Боюсь, беды наткнулись на меня и все еще таятся у моего порога, — сказала я.

Пока я рассказывала ей про бандероль Изабели Уайт и любопытствующего мужчину в деревне, я наблюдала, как страх омрачает ее лицо.

— Ах, Шарлотта, мне невыносимо думать, что ты в опасности. Ты должна сейчас же уехать со мной.

— Это не поможет мне выяснить, кто стоит за нападениями. Доставить пакет матери Изабели и узнать от нее все, что возможно, — вот моя единственная надежда защититься самой и защитить мою семью. Но при таких обстоятельствах я не могу поехать в Брэдфорд одна, Эмили же и Энн отказываются поехать со мной, а здоровье папы слишком слабо.

— Какое счастье, что я все-таки могу оказаться тебе полезной! — сказала Эллен, захлопав в ладоши. — Моя дорогая, я поеду с тобой в Брэдфорд.

Слишком поздно я спохватилась, что мне следовало предвидеть это. Раз уж Эллен решает помочь, ее ничем не остановить.

— Но эти люди могут опять напасть на меня. Я не хочу подвергать тебя опасности.

Эллен отмахнулась от моего возражения.

— Я знаю тебя, Шарлотта. Ты не успокоишься, пока не исполнишь свой долг по отношению к этой бедной женщине, а если ты не найдешь никого, кто поехал бы с тобой, ты решишь отправиться одна, невзирая на риск.

В ее словах была доля истины, но я не могла рисковать безопасностью Эллен.

— Туда миль десять. Нам пришлось бы переночевать в Брэдфорде. Ты же к такой поездке не готова, а твоя мать будет тревожиться, если твое отсутствие продлится так долго.

— О, я вполне готова! — Эллен весело рассмеялась. — Мой кофр на крыльце. Я приехала в надежде погостить у тебя по меньшей мере неделю. И с полного одобрения мамы. — Тут ее лицо омрачила растерянность. — Разве что… Шарлотта, ты пытаешься дать мне понять, что тяготишься моим обществом?

— Нет, что ты! Конечно, нет! — поспешила я заверить ее.

Я попыталась растолковать Эллен всю серьезность угрозы, но увидела, что не убеждаю, а лишь больнее раню, отталкивая ее, как она себе внушала в убеждении, что с ней ничего случиться не может. Глаза ее наполнились слезами, и она утирала их кружевным платочком.

— Я понимаю, — шептала она, — я вижу, что не нужна, и сейчас же вернусь домой. Прости, что я тебя побеспокоила.

Было очевидно, что либо я позволю Эллен поехать со мной в Брэдфорд, либо она будет обижена сверх всякой меры и утешения. К тому же настояния Эллен предлагали выход из моего затруднения. Если какие-то люди хотят напасть на меня, то, может быть, они воздержатся, если со мной будет кто-то не из моей семьи. Не захотят вмешивать в это дело посторонних. То, что Эллен приехала именно сегодня, выглядело почти провиденциальным, давая мне возможность исполнить последнюю волю убитой женщины.

— Завтра с утра мы отправимся в Брэдфорд, — сказала я.

Город Брэдфорд расположен в предгорьях Пеннин. Его текстильные фабрики лепятся по долине, будто черные раковые выросты; угольные шахты грязнят окружающий ландшафт. Жалкие лачуги служат кровом для мужчин, женщин и детей, которые трудятся в шахтах и на фабриках от восхода до заката солнца. Воздух содрогается от рева и визга машин.

Поезд доставил Эллен и меня в этот ад утром 21 июля 1848 года. Мы оставили наш багаж на станции, а затем кеб повез нас в потоке всяких других экипажей по узким улочкам мимо лавок с витринами, до того заросшими сажей, что я не могла ничего разглядеть внутри. Густой дым, наполненный угольной пылью, ел мне глаза и окутывал город вечными сумерками.

Эллен прижимала к носу и рту надушенный носовой платок.

— Наверное, это самое нездоровое место во всем королевстве, — сказала она. — Надеюсь, мы не заболеем.

Возможность заболеть не слишком меня заботила. Всю дорогу меня томил страх вновь столкнуться с теми двумя мужчинами, которые напали на меня и Энн. Хотя сегодня поездка в поезде обошлась без происшествий, я тем не менее тревожно вглядывалась в орды лавочников, рабочих, деловых людей и слуг, заполнявшие улицы.

Кеб высадил нас с Эллен на углу Истбрук-террас. Крепко держа мой баул с пакетом Изабели, я смотрела на угрюмый проулок между стоящими вплотную двухэтажными домами из темного скверного кирпича. Тротуар был покрыт слоем отвратительного месива, и меня удивило, что Гилберт Уайт допускает, чтобы его мать жила в такой убогости. Ведь, конечно, ему было бы по силам содержать своих близких в более сносных условиях? Пренебрегает ли он сыновьим долгом? Хотя эта мысль меня смущала, я сохраняла надежду застать его здесь. Может быть, он остановился у матери и был так занят, что ему не хватало времени написать мне.

Поверх жидкой грязи на кирпичах были уложены мостки из досок. Мы с Эллен, осторожно ступая, прошли по ним, а потом поднялись по ступенькам к номеру 20. Я постучала в дверь.

— Войдите, — донесся изнутри слабый женский голос.

В комнате, куда мы вошли, царил полумрак, муслиновая занавеска на окне была почти задернута. На стуле в углу сидела женщина в белом чепце и в белом переднике поверх темного платья. Ее лицо скрывал сумрак.

— Миссис Уайт? — сказала я.

— Да. А кто это? — робко ответила женщина, вытягивая шею.

— Меня зовут Шарлотта Бронте, — сказала я. — А это моя подруга Эллен Насси.

Мои глаза понемногу свыклись с сумраком, и я увидела, что миссис Уайт около шестидесяти и что выглядит она очень хрупкой. Изможденное худое лицо, бледное, морщинистое; и все-таки в нем я увидела то же точеное изящество, которое отличало Изабель. На коленях у нее лежала ткань, возможно, простыня. Ее пальцы сжимали иголку с ниткой, быстрыми стежками подрубая край.

Меня удивило, как она умудряется шить при таком скверном освещении, но затем, с более близкого расстояния, я увидела белесо-голубые глаза, глядящие в никуда. Миссис Уайт была слепа.

— Боюсь, ваши имена мне не знакомы. — Она говорила голосом Изабели, погрубевшим к старости. — Мы встречались раньше?

— Я знала вашу дочь, — сказала я, с неловкостью понимая, что она все еще носит траур по своей дочери и что время для визитов самое неподходящее. — Мы познакомились в лондонском поезде. Она попросила меня побывать у вас.