– Я не стыжусь того, что я есть, – набычился Мэллори.

– Ну да, – кивнул Годвин. – Простецкий парень Нед Мэллори является на скачки в кепке механика, чтобы ребята не робели, встретившись со знаменитым ученым. Я знаю, почему вы так сделали, Нед, и мне это очень нравится. Но помяните мое слово, когда-нибудь вы станете лордом Мэллори, это уж как Бог свят. У вас будет шелковый фрак и ленточка в петлице, ордена и медали ото всех научных обществ. Это же вы откопали сухопутного левиафана, сумели разобраться в неразберихе его окаменелых костей. Так что, Нед, пора взглянуть правде в глаза.

– Все не так просто, как вы думаете, – возразил Мэллори. – Вы не знакомы с политикой Королевского общества. Я – катастрофист . А когда дело доходит до раздачи должностей и наград, заправляют всем униформисты . Люди вроде Лайелла или этого проклятого дурака Радвика.

– Чарльз Дарвин – лорд. Гидеон Мэнтелл – лорд, а его игуанодон – просто креветка по сравнению с вашим бронтозаврусом.

– Не говорите дурно о Гидеоне Мэнтелле! Он – величайший ученый, каким когда-либо славился Сассекс, и он был очень добр ко мне.

Годвин заглянул в свою пустую кружку.

– Прошу прощения, – сказал он. – Мне не следовало высказывать свое мнение так откровенно, я и сам это понимаю. Здесь не дикий Вайоминг, где все мы сидели у лагерного костра, не зная чинов и различий, и чесали языками о чем ни попадя.

Он снова надел дымчатые очки.

– Но я хорошо помню ваши теоретические рассуждения, как вы объясняли нам смысл этих костей. “Форма определяется функцией”. “Выживают наиболее приспособленные”. Новые формы идут в авангарде. Сперва они могут выглядеть необычно, но природа испытывает их в борьбе против старых, и если они устоят и победят, то их потомки унаследуют мир. – Годвин поднял взгляд. – Если вы не понимаете, что эта ваша теория имеет самое прямое отношение к моим конструкциям, то вы – совсем не тот человек, каким я вас считаю.

Мэллори снял кепку.

– Это мне следует просить у вас прощения, сэр. Простите мне мою дурацкую вспыльчивость. Надеюсь, вы всегда будете говорить со мной откровенно, мистер Годвин, будут у меня на груди ленточки или нет. И да не стать мне никогда настолько ненаучным, чтобы закрывать глаза на честную правду. – Он протянул руку.

Годвин ее пожал.

На ипподроме запели фанфары, и тут же шум толпы стал громче, напряженнее. Люди устремились к трибунам, словно гигантское стадо – на водопой.

– Пойду сделаю ставку, о которой мы тут спорили, – сказал Мэллори.

– А мне пора к ребятам. Зайдете к нам после гонок? Чтобы разделить выигрыш?

– Непременно.

– Позвольте, я отнесу буфетчику вашу кружку, – предложил Годвин.

Отдав механику кружку, Мэллори зашагал прочь.

Расставшись со старым другом, Мэллори тут же пожалел о своем неосторожном обещании. Десять фунтов – огромные деньги, в университете ему хватало такой, ну, может, чуть большей суммы на год.

И все же, размышлял он, шагая к палаткам букмекеров, Годвин – великолепный механик и честнейший человек. Нет никакой причины сомневаться в его оценках исхода гонки, а человек, крупно поставивший на “Зефир”, может покинуть этим вечером Эпсом с суммой, равной доходу за несколько лет. Если рискнуть тридцатью фунтами или сорока...

У Мэллори было в банке почти пятьдесят фунтов – большая часть его экспедиционного бонуса. Еще двенадцать фунтов он держал при себе в пропотелом парусиновом поясе, надежно затянутом под жилетом.

Ему вспомнился несчастный отец, одержимый безумием шляпника, отравленный ртутью, трясущийся и бессмысленно бормочущий в кресле у камина. Часть денег была заранее отведена на покупку угля для этого камина.

И все же... получить четыреста фунтов...Нет, он сохранит выдержку и поставит только десять, выполнит свое обещание Годвину – вот и все. Десять фунтов – потеря тяжелая, но не фатальная. Мэллори просунул пальцы правой руки между пуговицами жилета и нащупал клапан парусинового пояса.

Он решил сделать ставку в наисовременнейшей фирме “Дуайер и К°”, а не в почтенной и, возможно, чуть-чуть более респектабельной “Таттерсоллз”. Мэллори нередко проходил мимо ярко освещенного заведения Дуайера на Сент-Мартинз-лейн, из ярко освещенных окон которого непрестанно доносился глухой, прерывистый рокот трех вычислительных машин. Он поостерегся делать такую крупную ставку у кого-нибудь из десятков букмекеров, вознесенных над толпой на высоких табуретах, хотя они были – по необходимости – почти так же надежны, как и крупные фирмы. Мэллори однажды стал свидетелем того, как в Честере едва не линчевали проштрафившегося букмекера. Он еще не забыл, как над толпою взвился вопль: “Жулик!”, пронзительный, как “Грабят!” или “Горим!”, как озверевшие игроки бросились на человека в черной шапочке, сбили его с ног и долго, остервенело пинали. Под поверхностным добродушием посетителей скачек таилась первобытная жестокость. Лорд Дарвин выслушал рассказ об этом инциденте с большим интересом и провел аналогию с поведением вороньей стаи...

Очередь к кассе паровых заездов продвигалась медленно, и Мэллори начал думать о Дарвине. Он считал нелюдимого лорда одним из величайших умов столетия, был давним и страстным его поклонником, однако начал последнее время подозревать, что тот считает своего младшего коллегу излишне торопливым – хотя и ценит его поддержку. Так оно или не так, но помощи от Дарвина не дождешься, проблемы профессиональной карьеры кажутся ему мелкими, не заслуживающими внимания. Иное дело Томас Генри Гексли – видный социальный теоретик, прекрасный биолог и оратор.

В соседней, справа от Мэллори, очереди скучал светский хлыщ с последним номером “Спортинг Лайф” подмышкой; над его нарочито неброской одеждой явно трудился кто-то из лучших модельеров Лондона, если не Парижа. На глазах у Мэллори хлыщ подошел к окошку и поставил сто фунтов на Гордость Александры, это бывают же у лошадей такие клички.

– Десять фунтов на “Зефир”, на выигрыш, – сказал Мэллори, протягивая в окошко одну пятифунтовую банкноту и пять фунтовых.

Пока кассир методично пробивал перфокарту, Мэллори изучал подвижное, из кинокубиков, табло соотношения ставок, вывешенное за глянцевой, под мрамор, стойкой. Фаворитами были французы – “Вулкан” от “Компань женераль де траксьон” , пилот – некий мистер Рейнал. Мэллори отметил для себя, что итальянцы стоят немногим выше, чем “Зефир” Годвина. Это что же, все уже в курсе про штоки?

Кассир протянул ему синий листок, копию пробитой карточки.

– Очень хорошо, сэр, благодарю вас. – Он уже глядел мимо, на следующего клиента.

– Вы примете чек, выписанный на Сити-бэнк? – спросил Мэллори.

–Разумеется, сэр, – ответил кассир, вскинув бровь; можно было подумать, что он только сейчас заметил кепку и плащ Мэллори. – При том условии, что он будет помечен вашим гражданским индексом.

– Тогда, – к собственному своему изумлению сказал Мэллори, – я поставлю на “Зефир” еще сорок фунтов.