— Белое? — Дженна лукаво взглянула на жениха.

— А у тебя есть другие предложения? — не сразу понял он соль вопроса. Потом рассмеялся: — О потере девственности знаю только я, но я не болтлив. Кроме того, согрешила ты с будущим мужем, поэтому грехом наши жаркие ночные поединки назвать нельзя — это пробы пера.

— Твоего?

— А твоей — чернильницы!

Он опрокинул ее на кровать и прижался к ее упругим бедрам. Дженна почувствовала твердость и желание. Подалась вперед и с легким стоном приняла его в себя. Солнце освещало их ложе, и в какой-то миг Дженне причудилось, что ее окликнул ребенок…

— Сладкая моя, дорогая моя, — Маркус не мог сдержать хриплого стона, скорее похожего на рычание в момент наивысшего наслаждения. И навалился на нее всем телом, словно хотел закрыть от всего мира.

— Я слышала, что меня кто-то окликнул. Что это было?

— Может, ветер прошумел, а может, ангел пролетел: твой играл с моим. Ох, давай собираться, у нас много дел сегодня.

Он поцеловал ее и поспешил в душ.

Уже час спустя подруги поехали в салоны свадебных принадлежностей. Всю дорогу Кейти рассказывала, сколь бурно прошло примирение Дина и Келли, как успокаивал обоих отец, а мама плакала и просила хорошенько обо всем подумать, прежде чем сделать решительный шаг в ту или иную сторону…

Дженна слушала и не могла поверить, что весь сыр-бор разгорелся из-за нее, что еще недавно она страдала от измены Дина и завидовала Келли, и ненавидела ее. А теперь жалела всем сердцем американку и от всей души желала счастья Дину с этой девушкой. Она и себя постоянно тайком щипала: не снится ли ей собственная свадьба? Но все было по-настоящему!

Кейти с видом уже опытного эксперта помогла подруге выбрать готовое платье: из белого шелка, с нежно-розовыми жемчужинами по вырезу. Дженна невольно вспомнила прогулку с Маркусом на яхте и воспоминания о мамином жемчужном ожерелье… в этом она нашла какую-то мистическую связь.

— Еще бы, — авторитетно заявила Кейти на рассказ подруги об этом странном совпадении, — ведь твоя мама сейчас смотрит на тебя и радуется твоему счастью. Это тебе был знак, и ты верно его прочитала. А вот взгляни-ка на эту фату с венчиком из флердоранжа: он чудесно будет смотреться на твоих волосах. А фата подходит идеально к тоненьким кружевным перчаткам. Джен, какая же ты счастливая: Маркус надежный человек и верный.

— И страстный.

— Ты уже все знаешь? Я никому не расскажу!

— Кейти, это мое семейное дело, понятно?

— Молчу, молчу, но ты ведь потом расскажешь… для пополнения моего опыта… я тоже, может, выйду скоро замуж.

— Нашелся, наконец, достойный объект? Тебе ведь невозможно угодить.

— Еще какой достойный, но проверку устрою во время твоей свадьбы. Разрабатываю спецоперацию.

— Хорошо, поговорим об этом позже, а сейчас заскочим в университет: я должна поставить руководство в известность, что беру отпуск на время свадьбы…

— И свадебного путешествия, — подсказала Кейти.

— Да, но пока Маркус об этом не заикнулся ни словом.

…Кроссаны-старшие и Маркус сидели в гостиной и что-то обсуждали. Увидев девушек, миссис Милли сказала:

— Вот и славно, что вы вернулись. Мы как раз говорили о венчании.

— Я предлагаю устроить церемонию в часовне рядом с домом.

— Но гостям, сынок, там негде разместиться.

— Список приглашенных, отец, невелик, ты же видел: наша семья и человек двадцать друзей.

— А ты никого не забыл?

— Не хочу лишней суеты и толкотни. По мне так и этих многовато.

— Зачем такой аскетизм, не понимаю. Дженна, ты ведь тоже пригласишь друзей?

— Мои друзья здесь.

— Ваша воля, тогда после обеда поедем к пастору. То-то он будет, старый чудак, рад, ведь все стремятся в кафедральный собор на главной площади, и его скромная часовенка не слышала свадебных клятв, наверное, лет тридцать…

— Вот и договорились. А сейчас, мама, обещанный яблочный пай — рецепт твоей бабушки-шотландки. Как же я его люблю! Да, и забыл сказать, господа: угощение для гостей я уже заказал в ресторане. Так что домашние изыски оставим для семейных торжеств, договорились?

На все протесты матери и сестры он отвечал только смехом и шутками. Наконец, пояснил:

— Я ведь говорил о маленьком торжестве, но не о дешевом. И хочу, чтобы все праздновали нашу свадьбу, радовались вместе с нами, а не переживали, как там печется печенье и взбиваются ли пышно сливки.

Кейти он назначил единственной подружкой, сопровождающей невесту.

— Никого больше и быть не может, ведь ты для Дженны и лучший друг, и сестра.

Кейти необыкновенно гордилась сказанными о ней словами и на этой волне выпросила у матери старинное колье из сапфиров к голубому атласному платью с длинной пышной юбкой, шуршащей, словно свежий ветер в листьях на исторической родине в Шотландии, где они всей семьей побывали когда-то.

— Дин выступит в роли шафера, станет ждать невесту вместе со мной у алтаря.

— В твоем решении много доброго, — подытожил отец. — У нас получается настоящее семейное торжество.

— Долгожданное, — добавила миссис Милли, — выстраданное. — Она невольно прослезилась.

Узнав о своей роли в свадебной церемонии брата, Дин не мог сдержать волнения. Чувствовалось, что ему это предложение трудно принять, несмотря на примирение с Келли и решение устроить бракосочетание здесь, в Окленде. Но все понимали: именно Дин своими поступками фактически способствовал сближению Маркуса и Дженны, и они обязаны счастьем именно ему. Так не Дин ли, рассудил Маркус, должен быть шафером?

— Все роли распределены, — подытожил Маркус, — организационные вопросы по сбору гостей и празднику я беру на себя, а сейчас, мама и папа, я прошу вас поехать в церковь вместе со мной.

— Нет, машина нам ни к чему: мы доберемся прекрасно пешком. Когда тебя крестили в этой часовне, то несли тоже на руках: маленького, плачущего, в белой кружевной рубашечке…

Миссис Милли явно ушла в далекое прошлое: по лицу блуждала улыбка, ей снова не было и двадцати пяти.

— Мама, — вернул ее из грез Маркус, — у меня еще много дел. — И добавил: — Но я правильно сделал, что назначил венчание в часовне святого Петра: здесь все такое родное.

— Ты прав.

Втроем они шли по аллее, обсаженной могучими старыми деревьями, которые наверняка видели младенцами всех отпрысков Кроссанов. Деревья расступались только перед скромным зданием часовенки в стилизованном готическом стиле. Войдя под прохладные своды церкви, они не сразу увидели пастора — старого человека, одетого в темную рясу с белоснежной строчкой воротника. Он обрадовался им, как родным.