— «Хальк», «парчам», — поменял тему Медяник. — Вы думаете, они всерьез замирились? Надолго? Я так полагаю, сейчас дележка пирога начнется, государственные должности станут раздавать и опять обе фракции разругаются вдрызг. Еще и убивать друг друга начнут.

— Жаль, — вздохнул Леонов. — Жаль, не смогли мы уговорить ЦК, чтобы сняли с разведки эту совершенно несвойственную нам функцию — встречаться с партийцами, мирить их, сопли им вытирать.

Крючков укоризненно взглянул на собеседника, покачал головой. Критиковать партийное руководство? В их кругу это в определенных пределах допускалось, только не следовало переходить черту. Хотя по большому счету Леонов, конечно, прав. Зачем разведке такие хлопоты? Халькисты, парчамисты… Ценить их как источников политической информации? Но в Афганистане никогда не было проблем с информацией: с советской разведкой охотно работали и высокопоставленные чиновники в правительстве, и руководители спецслужб, и военные. Даже в ближайшем окружении короля, а затем Дауда мы имели своих агентов. Эти старики в ЦК — Пономарев, Ульяновский, Брутенц — все еще мыслили категориями давно почившего Коминтерна, только разведке доверяли они и передачу денег «друзьям», и доставку им инструктивных писем, и даже устройством личных дел афганских партийных функционеров должна была заниматься разведка. А ведь контакт нашего оперработника с членом полуподпольной оппозиционной партии грозил немалыми неприятностями. Обвинение в подрывной деятельности грозит суровыми карами в любой стране.

— Да, кстати, Яков Прокофьевич, — шеф понял, что разговор вырулил на конструктивную идею, — а не кажется ли вам, что сейчас появилась хорошая возможность включить в эту работу товарищей из центрального комитета? Я готов выйти на руководство с предложением направить в Афганистан группу компетентных партийных советников. Как к этой идее отнесутся наши афганские друзья?

— Поддержат, — охотно согласился Медяник.

— С благодарностью отнесутся, — уверенно подтвердил Леонов.

Крючков встал, давая понять, что разговор закончен. Пора было звонить Андропову.

* * *

Москва быстро отреагировала на предложение кабульской резидентуры о «переводе» работы с лидерами НДПА на другой, более высокий уровень. Пузанову поступило указание: «Используя возможности “ближних соседей”, вам следует провести неофициальную встречу с руководителем Народно-демократической партии Афганистана Нур Мохаммадом

Тараки, который, видимо, в ближайшее время будет объявлен руководителем афганского государства. В процессе беседы постарайтесь получить информацию о первоочередных намерениях нового афганского режима в плане проведения внутренней и внешней политики, в осуществлении им экономических преобразований. Желательно выяснить, какие назначения на высшие государственные посты планируются. Особое внимание Тараки обратите на то, чтобы не допустить осуществления необоснованных репрессий по отношению к представителям прошлого режима, на необходимость привлечения к сотрудничеству квалифицированных специалистов и чиновников, не враждебных по отношению к афганской революции. Немалое значение могло бы иметь установление с Тараки хороших личных отношений».

Посол вызвал к себе Орлова-Морозова. Показал ему телеграмму.

— Нет проблем, Александр Михайлович! Когда вы хотите встретиться? Завтра?.. Во сколько?.. Я думаю, что такую встречу лучше организовать вечером. Я скажу Алексею Петрову, чтобы тот пригласил Тараки к… половине восьмого. Кто будет переводить беседу?.. Леша?

— Я возьму с собой Рюрикова. Он же оформит запись беседы. А Алексей Владимирович пусть сосредоточится на обеспечении встречи, на хозяйстве. Если надо, я пришлю к нему своего повара, завхоза.

— Я думаю, Леша справится без них. Хорошо, чтобы об этой встрече знало как можно меньше людей.

— Да, но Алексей Владимирович пусть присутствует во время встречи. От вашей службы у меня секретов нет. Мало ли, как пойдет разговор. А он, Петров, все же личный друг Тараки.

— Теперь такой. протокольный вопрос. Кто должен появиться в корпункте ТАСС первым — вы или Тараки?

— Я думаю, что поскольку встреча неофициальная, это значения не имеет. Делайте, как вам удобнее.

На следующий день посол СССР в Афганистане Александр Пузанов и второй секретарь Дмитрий Рюриков с соблюдением мер безопасности были доставлены в корпункт ТАСС, где их уже ждали Нур Мохаммад Тараки и сотрудник резидентуры, он же — заведующий тассовским корпунктом Алексей Петров.

Александр Михайлович пару раз видел Тараки на приемах в Советском посольстве, куда этого афганского политического деятеля иногда приглашали как «представителя творческой интеллигенции». Однако ни разу с ним не общался, не говорил.

Тараки при виде появившегося в комнате посла Советского Союза встал и, лучезарно улыбаясь, протянул обе руки для приветствия. Пузанов с чувством поздоровался с ним. Потом, после традиционного у афганцев расспроса о здоровье и благополучии, все участники встречи уселись за стол. Тараки выглядел, как победитель в давнем споре. Вы видите, мы это сделали! Мы совершили революцию! Мы победили! — всем своим видом показывал он. Тараки весь светился, он хотел, чтобы Пузанов восхищался его прозорливостью и удалью. Однако Александр Михайлович, не мудрствуя лукаво, произнес очень короткий, но выверенный тост: «За советско-афганскую дружбу!»

«Блестяще! — мысленно поаплодировал ему Дмитрий Рюриков. — Вот что значит старая школа. Беспроигрышный вариант!»

Потом началась беседа. Тараки сказал, что военный переворот, который совершили «среди бела дня, а не под покровом ночи»[11] офицеры-халькисты, был спровоцирован самим Даудом, его деспотическим правлением. Если бы не убийство Мир Акбара Хайбара, если бы не аресты руководителей НДПА, то вряд ли это вооруженное выступление могло бы состояться. Однако в таком развитии событий он видит практическое проявление гегелевской диалектики объективного и субъективного.

«Эка куда хватил!» — подумал второй секретарь Дмитрий Рюриков, переводивший рассуждения Тараки на русский язык.

Перешли к более конкретным вопросам. Тараки достал из кармана сального, потертого пиджака примерный набросок будущего руководства Афганистана и передал его почему-то не послу и не Рюрикову, а Леше Петрову. Тот сразу же исправил ошибку своего афганского друга, отдав список послу. Посол попросил Рюрикова зачитать, что написано. Тот стал читать афганские каракули, кратко, вместе с Лешей Петровым, поясняя послу, кто есть кто в этом списке. После предварительного взгляда на кандидатуры посол резюмировал: «Хотелось бы, чтобы в составе руководства Афганистана были бы достойно представлены представители всех патриотических и прогрессивных сил страны». Тараки согласно кивнул, но дальше развивать эту тему не стал.