— Альберт, ты дома? Открой, Альберт, — женский голос показался знакомым. Настойчивый стук в дверь продолжился. — Альберт, это я! Мария!

Мария?

Иванна проснулась в три часа утра. За окном беспроглядная темень, звуки неутихающей с вечера бури, полосы дождя, разрезающие кобальтовую пленку ночи. Словно дитя черной пантеры пытается вырваться из клетки и помчаться к матери. Жалобно рыдает, угрожает, несет в себе опасность и смерть, готовое на все ради такого долгожданного покоя возле материнского тепла.

Иванна зажгла свет в комнате, тусклый свет лампы тут же отразился в голом окне, выходившем в тупик. Там никого никогда не было, но Иванне почему-то стало не по себе. Казалось, там, в темноте, затаилось чудовище, терпеливо дожидающееся своего часа, чтобы напасть, растерзать, не дав закончить то, ради чего она жила все это время. Не пустить ее на встречу с собственным демоном.

Она подошла к шкафу и распахнула его. Три вылинявших, потерявших форму наряда: две длинные юбки, похожие на те, что носят старые цыганки в ее родной стране, и две кофты в пару к ним, некогда бывшие блузками веселой расцветки. Узор утерян, впрочем, всякая схожесть с блузкой тоже. Имелось у нее и одно «парадное выходное платье», которое она однажды надела на инаугурацию мэра, а спустя десять лет на его же похороны. Здесь никто долго не задерживался, даже мэры. Но все эти наряды совершенно не годились для грядущего события. Ей нужно нечто абсолютно иное, совершенно особенное.

Иванна ничтоже сумняшеся отодвинула тряпье в сторону и извлекла из недр большого старого шкафа чемодан. Добротный, сделанный некогда папочкой на заказ из лаковой кожи крокодила. Его избороздила легкая паутина трещин, впрочем, это лишь придавало ему налет винтажности и дороговизны. Этакая бесценная вещь, к которой владельцы относятся с особым шиком людей, не считающих денег.

Иванна даже подумывала написать в завещании, чтобы ее похоронили вместе с этим чемоданом и всем его содержимым. Как память о прошлом и обо всем хорошем, что было у нее в жизни.

Она не знала, когда умрет. В принципе, начиная с завтрашнего дня у нее и не было никакого резона задерживаться на этом свете. Но сегодняшний день станет главным во всей ее жизни.

Она открыла чемодан. Свету показались платья, переложенные тонкой папиросной бумагой, после стольких лет еще пахнущие лимитированными французскими духами! Никакого тлена и затхлости, лишь призрак больших денег и праздничного яркого мира.

Иванна достала первое платье — нежно-сливочный шелк с кружевными вставками. Когда-то она думала, что выйдет в нем замуж за Ивана. Она приложила платье к себе и закрыла глаза. Время пощадило наряд, но оказалось беспощадным к ней. Как бы она ни старалась, контуры тела утратили былые очертания, формы — упругость и нужные округлости. В этом наряде она будет просто смешна. Пародия на невесту. Главная роль в дрянной мелодраме или фильме ужасов.

Иванна поколебалась. Выбора у нее все равно не было. К тому же она давно решила, что все произойдет именно так. Смешно рушить свои планы из-за пары лишних килограммов.

Иванна решила рискнуть. Этот мерзавец не заслужил ничего другого! Мертвая толстая невеста — как поэтично!

Она встряхнула платье. Невесомый материал закружил в воздухе, словно невинность, рухнувшая вниз под грузом жизненных невзгод. Зажмурившись, Иванна попыталась надеть платье. В этот день судьба ей благоволила. Наряд вопреки всему сел как влитой. Иванна решила, что это хороший знак — значит, то, что она делала, было своевременно и правильно, иначе боги не дали бы ей надежды на триумф. В противном случае сейчас бы она металась по дому в поисках подходящего наряда. Даже удивительно, почему она не подумала об этом заранее. Скорей всего из-за совершенной уверенности в том, что все будет так, как она задумала.

В чемодане нашлись и туфли. Ужасно старомодные, но тем не менее удобные. Низкий устойчивый каблук, мягкая кожа от Bally. Она всегда предпочитала эту марку.

Длинное платье прикрыло туфли, а они, в свою очередь, придали фигуре некую стройность.

Иванна наконец-то осмелилась посмотреть на себя в зеркало. Ну что же, предложи ей кто-нибудь сыграть безумную старуху в трагикомедии, она, не колеблясь, выбрала бы именно этот образ. Отвратительно. Пародия на саму себя, насмешка судьбы. Жизнь — это самое жестокое, что может случиться с человеком. Особенно с красивой женщиной, и никакое платье ее не спасет.

В три часа ночи вряд ли кто-то займется ее преображением. Хотя…

Моника проснулась от грохота в двери мастерской. Окно их с Карлом спальни выходило во двор, в который обычно привозили клиентов. Но ее никогда не беспокоили раньше девяти утра — времени открытия мастерской. Стук был настойчивым, он раскатывался громогласным эхом по близлежащим улицам и был похож на возродившиеся раскаты грома, который прекратил гневаться всего несколько минут назад.

Быстро накинув халат, Моника распахнула шторы, подняла жалюзи и, открыв створки окна, закричала от ужаса.

Карл оказался рядом в ту же секунду.

— Что случилось, родная? — Он положил руку жене на плечо, прижимая ее к себе, готовый защитить от всех сложностей внешнего мира.

Моника не смогла вымолвить ни слова, лишь кивнув в сторону окна.

— Матерь Божья, — проговорил он, выглянув в окно, одновременно ругнулся и перекрестился.

В темноте сада стоял призрак смерти. Белое платье в пол, седые длинные волосы. Призрак молча смотрел на Карла.

— Что вам нужно? — требовательно спросил он. Никогда не веривший в призраков, он их не боялся. Потустороннее, по его мнению, ничуть не страшнее реального.

Услышав вместо ответа шорох за спиной, он обернулся. Жена, накинув халат, бросилась вон из комнаты. Карл последовал за ней.

— Моника! Ты куда?

— Тише, Алису разбудишь, — тихонько ответила жена, сбегая вниз по ступеням.

— Ты куда? — потребовал обеспокоенный Карл.

— Это ко мне! — заверила его Моника.

Она быстро спустилась на первый этаж, подошла к входной двери и распахнула ее. На улице снова начинал накрапывать дождь. Времени, должно быть, около четырех утра, скоро рассвет, но из-за туч его еще долго не будет видно.

Дождь шел всю ночь, как всегда в этом городе. Подошва домашних туфель Моники моментально промокла, и ей казалось, что она идет босиком по крупной мокрой гальке, которой была вымощена дорожка, петлявшая от крыльца дома ко входу в мастерскую.

Карл, выбежавший вслед за женой на улицу, схватил Монику за руку.

— Ты с ума сошла! Немедленно в дом. Это опасно, может, еще кто-то сбежал!

Моника остановилась и, развернувшись, поцеловала мужа с большой нежностью.

— Никто не сбежал, ты же прекрасно знаешь. Иди назад, это ко мне, — попросила она. — Это Иванна.