Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А очков он не носит? – спросила Дуся, вспомнив описание злоумышленника, которое дала ей Алена Козлихина.
– Кто – Валентин? – переспросила Ксения Федоровна, забыв негласное правило не называть племянника Сергея Сергеевича по имени.
– Ну да, вот он.
– Нет, очков никогда не носил. Он хорошо видел.
Дуся пыталась сфотографировать снимок на телефон, но получилось плохо – размыто как-то, не разберешь ничего.
– Да ладно уж, – вздохнула старуха, – забирай, раз нужно, только потом верни. Мне на него-то смотреть даром не нужно, а вот тут Сергей Сергеевич хорошо вышел… Сразу его вспоминаю…
– А этот, вы говорите, сантехник, он как выглядел? – спросила Дуся на всякий случай, по привычке ничего не упуская.
– Ну здоровый такой мужик, плечи квадратные, взгляд суровый исподлобья, неприятный, в общем, тип. И видно, что скандальный. Наш Михаил уж на что хамоватый, так этому в подметки не годится.
Калерия Васильевна подошла к поселковому магазину и еще издали заметила возле него какое-то оживление. Тут были и тетя Маша Васильева, и другая тетя Маша – та, у которой сын пожарник, и Мария Степановна, которая работает кассиром на станции, и вечно пьяный электрик дядя Паша, и еще трое или четверо местных жителей. Все они стояли кружком возле крыльца магазина и что-то опасливо разглядывали.
Калерия Васильевна подошла ближе и спросила другую тетю Машу – ту, чей сын пожарник:
– Мария, что тут такое творится?
Тетя Маша обернулась, узнала Калерию и проговорила:
– Да вот, собака какая-то приблудилась, никого в магазин не пускает.
Тетя Маша отступила в сторону, давая обзор Калерии.
На пороге магазина сидела большая темно-коричневая собака. Одну лапу она поджала, видимо, она была повреждена, на морде была кровь, но вид у собаки был грозный и боевой.
Окно магазина открылось, оттуда выглянула продавщица Валентина и страдальческим голосом проговорила:
– Да сделайте же что-нибудь! Мне сегодня что – так ничего и не продать? Мне хозяин шею намылит!
– Нам и самим пройти хорошо бы, – отозвалась тетя Маша Васильева. – Мне вот соль нужно купить, и макароны, и еще кое-чего по хозяйству… Только как же эту зверюгу обойдешь?
– Застрелить ее насмерть – и дело с концом! – авторитетно проговорил дядя Паша.
– Застрелить? – переспросила Мария Степановна. – А у тебя есть из чего ее застрелить?
– У меня – нет, а вот у ее сына – есть! – Дядя Паша кивнул на ту Марию, у которой сын пожарник.
– Это все клевета, – привычно отмахнулась Мария. – Нет у него ничего и никогда не было. И вообще, он сейчас на работе.
– Паша, ты ведь электрик! – с надеждой в голосе проговорила Мария Степановна.
– Ну допустим, и что с того?
– Может, ее как-нибудь электричеством?
– Электричеством убивать не положено!
– А как же на столбе всегда пишут: «Не влезай, убьет»? И еще череп черный рисуют…
– А еще есть стул электрический… – добавила Маша, чей сын пожарник, – я в кино видела…
– Это у них там, – дядя Паша махнул рукой в неизвестном направлении, – у них там стулья бывают электрические, а у нас насчет электричества техника безопасности предусмотрена, и я ее соблюдать должен!
– Так, может, ты ее как-нибудь так? – с надеждой в голосе проговорила тетя Маша. – Ты же все-таки мужчина!
Дядя Паша покосился на нее и неуверенно проговорил:
– Это тебе Зинка с почты сказала? Ты ей не верь, сама знаешь, она болтать горазда!
– Так что же – так мы здесь и простоим целый день?
– Валентина! – окликнула продавщицу Мария Степановна.
– Чего еще? – отозвалась та.
– А у тебя крысиный яд остался? Я у тебя прошлой осенью покупала. В белом пакете…
– Есть, а тебе на что? Что, снова крысы завелись?
– Не мне, а всем нам! Крысы, они ведь очень живучие. Если тот яд крыс убивает, он и собаку эту убьет. Ты колбасы кусок возьми, ядом этим обсыпь и кинь этой собаке…
– Что вы такое придумали! – опомнилась Калерия Васильевна. – Зачем же такую хорошую собаку убивать?
– А что же с ней делать? – повернулась к ней Мария Степановна. – От нее одни неприятности! Она тут уже второй час сидит, и в магазин никого не пускает, и наружу не дает выйти!
– А у меня, между прочим, скоро рабочий день заканчивается! – подала голос из окна Валентина. – Что же я, ночевать здесь должна? А семью мою кормить ужином кто будет?
– Сейчас разберемся… – Калерия Васильевна вышла из толпы сочувствующих и направилась к крыльцу магазина.
– Кавалерия, ты куда?! – строго осведомился дядя Паша. – Жизнь так прекрасна…
Он сделал было вид, что хочет остановить Калерию Васильевну, и даже сделал несколько неуверенных шагов в сторону крыльца, но дальше этого дело не пошло.
Надо сказать, что дядя Паша постоянно находился в таком градусе опьянения, что без посторонней помощи передвигался по земле не очень уверенно. Однако, стоило ему надеть монтажные кошки и подойти к столбу с проводами, он запросто мог на этот столб вскарабкаться и отремонтировать электропроводку любой степени сложности.
– Калерия, стой! – поддержала дядю Пашу тетя Маша, чей сын пожарник. – Это же доберман, он специально обучен на людей бросаться! Ежели он тебя загрызет, кто нам пенсию приносить будет?
Дело в том, что Калерия Васильевна много лет работала в поселке почтальоном, и в ее обязанности входило разносить пенсию. Этот факт способствовал ее популярности среди односельчан.
– Не волнуйтесь, ничего он мне не сделает! – отмахнулась от соседей Калерия Васильевна. – Если я со своим Николаем тридцать лет прожила, что мне какой-то доберман!
Она подошла к крыльцу.
Доберман в первый момент ощерился и зарычал, но Калерия не испугалась, она протянула руку и решительно взялась за ошейник.
Пес громко сглотнул и покосился на смелую женщину. Та не отпустила ошейник и проговорила:
– Спокойно, спокойно!
Доберман и правда неожиданно успокоился, грустно вздохнул, закрыл пасть и посмотрел на Калерию очень выразительно.
– Ну, не волнуйся, не волнуйся! – проговорила Карелия Васильевна. – Хороший мальчик, хороший… что у тебя с лапой…
Она потрогала поджатую лапу добермана и покачала головой.
Доберман вздрогнул всей кожей и снова оскалился.
– Брось ты это дело, Кавалерия! – снова подал голос дядя Паша. – Вон какой зверина страшный!
Калерия Васильевна не обратила на его слова внимания. Она погладила пса по загривку и сочувственно проговорила: