– Товарищ капитан третьего ранга, а меня вы не узнаете?

Будто удар под дых! Никто, ни одна живая душа в Афганистане не знает и не имеет права знать моего воинского звания. И вдруг – абсолютная расшифровка! На всякий случай я промолчал.

– Ну, вспомните, – настаивал штурман: – Северная Атлантика, потом Средиземное море и мы – на «Василевском».

Боже правый, а ведь все это было! Так случилось, что в январе 1986-го я поднялся на борт большого противолодочного корабля «Маршал Василевский» и от причалов Североморска на четыре месяца отправился в дальний поход: по-флотски – на боевую службу. Тогда я прошел через десять морей и два океана, а «Василевский» стал моим родным домом.

Если честно, то квартирка, простите, каюта, мне в этом доме досталась скромненькая: четыре шага в длину, полтора – в ширину. Но когда привыкнешь, то оказывается, что больше человеку и не надо. Койка мгновенно убирается и превращается в удобный диван. Письменный стол и стул намертво привинчены – принайтовлены к палубе. Протянул руку и, не вставая, достал что надо с книжной полки или из шкафа. Протянул другую руку, открыл иллюминатор – и дыши настоящим морским воздухом.

В тот день на рассвете подуло с севера и за считанные минуты разыгрался нешуточный шторм. Обледеневший, весь в торосах и сугробах, «Василевский» готовился уйти штормовать в море. Ожидая команды отдать швартовы, боцманская команда жалась на баке, но приказа все не поступало.

– И чего он молчит? – кутаясь в бушлат, покосился молодой матросик на ходовую рубку, где хорошо просматривался медальный профиль командира.

– Не хочет уходить без музыки, – сбивая с усов сосульки, пояснил кряжистый боцман.

– Как это? – не понял матросик.

– А-а, – махнул рукой боцман. – Салажонок! Потерпи – узнаешь.

Оказалось, есть на флоте хорошая традиция: когда корабль уходит в дальний поход, на причале организуется короткий митинг. А когда убран трап, отданы швартовы и корабль ничто не связывает с берегом, на причале и на соседних кораблях выстраиваются оркестры. Как бы ни был свиреп ветер, какой бы ни трещал мороз, трубачи играют «Прощание славянки». Ох, и берет же за душу эта мелодия! А потом, когда полоска воды становится все шире, оркестры ликующе и призывно исполняют «Варяга» – до тех пор, пока за белой пеленой бурана не скроются мачты уходящих.

Но вот берег исчез – и мы в открытом море. Волна нас встретила шестибалльная, ветер, дующий с Северного полюса с невероятной силой давил в правый борт. Качка стала невыносимой, поэтому пришлось, как говорится, стать носом на волну. Так мы и шли… И вдруг жуткий рев пронесся над головой!

– Началось, – вздохнул командир.

Это пронесся американский F-16А[34], но с норвежскими опознавательными знаками. С этого момента у нас не было ни одного дня, чтобы натовские самолеты или вертолеты не проносились над кораблем, не имитировали атаки с разных направлений или не зависали над палубой.

Как бы то ни было, но в расчетное время мы прошли Гибралтарский пролив и, миновав Геркулесовы столбы, оказались в Средиземном море. После Атлантического океана здесь стало как-то уютнее: все-таки берега поближе, да и бортов, выражаясь по-флотски, побольше. Бортов разных, в том числе и тех, ради которых мы сюда пришли.

А интересовал нас мощнейший «кулак», который где-то здесь собрало командование 6-го американского флота. По данным разведки, в этих водах курсировало три авианосца, у каждого из которых на борту – почти по сто самолетов и вертолетов. Охраняло эти авианосцы несколько крейсеров, эсминцев и фрегатов, а под водой – две атомные подводные лодки.

Перед нами задача стояла проще простого: обнаружить эту эскадру и не отпускать ее от себя ни на шаг. А в случае массового подъема авиации в сторону нашей страны дать об этом знать в Москву, потопить хотя бы один авианосец и – в приказе об этом не сообщалось, но подразумевалось – самим пойти на дно.

Но для начала эту эскадру надо было найти. Тут-то и вступили в дело вертолетчики. В первые два дня их полеты ничего не дали. На третий день, убедив командира, что я везучий, мне удалось добиться разрешения стать четвертым членом экипажа. Тогда-то мне и довелось познакомиться со старшим лейтенантом Козловым.

Во время полета нам с ним было не до разговоров: штурман Козлов не отрывался от приборов, а я старательно крутил головой, надеясь заметить хоть какой-нибудь кораблик. И, знаете, заметил! Когда я радостно об этом завопил, штурман снисходительно бросил:

– Это рыбак. Испанский сейнер.

Как ни досадно, но вернулись мы ни с чем. Тогда командир приказал готовиться к ночным полетам. «Открылась бездна, звезд полна; звездам числа нет, бездне – дна» – эти строки всегда невольно приходят на ум, когда стоишь на палубе корабля, плывущего в непроглядной ночи, где-то посреди Средиземного моря. Качка изрядная – кажется, что над тобой раскачивается небесный свод, а звезды затеяли веселую круговерть. Но даже среди их хоровода есть светящиеся точки, следующие своим четким маршрутом. Это – спутники. Спутников так много, и видны они столь хорошо, что порой одолевает оторопь: неужели эти искусственные звезды сделаны человеком?

Красного мигающего огонька нашего вертолета в таком скоплении звезд не различить. Я вспомнил, как старлей Козлов рассказывал о своих первых ночных полетах над морем: небо зеркально отражается от воды, обе стихии сливаются в одну, горизонт пропадает и возникает обманчивое чувство потери высоты. Так что лучше не глазеть по сторонам, а лететь по приборам – те не подведут. Найти корабль в ночном море – непростое дело. А не промахнуться мимо крохотной посадочной площадки – вообще снайперская работа.

Первыми заметили наш красный огонек сигнальщики. У этих матросов глаза так натренированы, что, по-моему, они видят даже то, что творится за горизонтом. Но их сигнальный огонь был слаб, во стократ слабее любой звезды, хотя он призывно мигал и упрямо двигался в нашу сторону. Ей-богу, на душе отлегло, когда прямо над палубой я увидел сверкающий диск лопастей!

Ночной полет оказался удачным: американская эскадра была обнаружена. Командир приказал изменить курс и полным ходом идти на сближение. Но мы опоздали… Утром наши радисты перехватили сообщение командования американских ВМС о том, что их авиация бомбит ливийские города и села, с моря наносятся ракетные удары по гражданским судам в заливе Сидра, а над Ливией сбито три американских самолета…

Так начинаются войны.

Команда «Василевского» была готова ко всему, и матросы круглосуточно не покидали боевых постов. Но Москва приказала проявлять выдержку и на провокации не поддаваться. Мы и не поддавались.

А заокеанские вояки совсем обнаглели: они бомбили жилые кварталы, больницы и школы, попали даже в резиденцию ливийского лидера Каддафи, но он, к счастью, не пострадал. С авианосцев «Америка», «Саратога» и «Корал Си», прямо на наших глазах, один за другим взлетали увешанные бомбами «Интрудеры» и «Корсары», а мы только скрипели зубами и грозили им кулаками.