тебе в голову.

– Я пишу тебя и только тебя. Пишу так, как я тебя вижу.

– Видела бы мама, что ты со мною сделал.

Ну вот! Неужели из-за одного неудачного движенья кистью нужно каждый раз устраивать истерику?

– Сейчас поправлю, – взяв в руки кисть, я наношу на холст несколько мазков. – А по-моему совсем неплохо получилось. Ну что? Ты теперь довольна?

– Нет!

– Что опять не так?! – я мысленно хватаюсь за голову.

– Моя рука.

– Которая?

– Та, что держит сигарету.

– Что ещё случилось с рукой?

– Мне так неудобно.

Ну вот! Ей, видите ли, неудобно. А каково мне всё это выслушивать? Нет, не могу поверить. Просто дикость! Неужели ей приятнее держать сигарету не в руке? Да, да! Вот так, сдвинув в угол рта и зажав губами.

Если б знать наверняка, что тебе нужен всего-навсего партнёр, я бы не возражал. Тогда, милая, можно обойтись без сигареты. Посажу рядом с тобой этакого бородатого мужичка. Он обнимет тебя, ты положишь голову ему на грудь. Нет, ну почему я буду против?

А потому, что твой характер, каким я его представляю, он как кусок горного хрусталя – разбить его несложно, но потом уже не склеить воедино. Так что, извини, на сей раз придётся обойтись без мужика. А там, Бог даст, что-нибудь ещё придумаем.

– Нет, сигарета во рту мне тоже не подходит. Как же я буду говорить? И вообще, это было бы вульгарно. За кого ты меня принимаешь? Ты бы ещё в виде портовой девки меня изобразил!

Кто о чём, а эта – либо про мужиков, либо про девок! Кстати, на этот раз она, кажется, права. С этой рукой я и впрямь что-то напортачил.

И всё же, зачем она мне это говорит? Может быть, нарочно провоцирует? Ну уж нет, на меня подобные методы не действуют.

Интересно, что все её претензии начинаются обычно с мелочей. Скажет, ты не так сидишь, не так кисть держишь. И вообще – как это можно, четыре кисти растопыренными пальцами одной руки держать, ну а ещё одну кисть ухватить другой рукой и при этом что-то мазать? Где уж ей понять!

– А это… плоское. Эй, зачем? Что ты собираешься с ним делать?

– Милая, это мастихин. Иногда он лучше всякой кисти.

– Вот ещё! Ты бы ещё совковую лопату в руки взял. Самое подходящее для тебя орудие, – говорит она, а в глазах читается откровенная насмешка.

Нет, я так просто не могу! Всё вдохновение, весь настрой насмарку.

Надо же понимать, что я не агрегат какой-нибудь, не автомат для выпекания пирожков и даже не компьютер. Это его можно запрограммировать так, чтобы портреты рисовал. Заложил ему в нутро пачку фотографий – на, анализируй! Характерную позу выбирай, вычисляй типичный для неё угол наклона головы с точностью до градуса, и чтобы цвет лица не только соответствовал заданному освещению, но непременно гармонировал с тем, во что одета. Да, да, конечно, не забыть бы про её наряд. Что там сейчас в моде – Шанель или Версаче? Но откуда же мне знать?

Тут она мне говорит:

– Посмотри, что ты на меня надел! Это салоп какой-то, а не платье. Больше похоже на больничный халат.

– Если тебе не нравится, можешь его снять.

– Ой! Я так и поняла! Ты только этого и добивался. Сначала разденешь меня догола, а потом выставишь на вернисаже. Тебе лишь бы денег побольше получить за свою мазню.

Это уже слишком! Я бросил кисти и налил себе рюмку коньяка. Вот так всегда! Стоит только явиться вдохновению, так непременно что-нибудь произойдёт. То ли раздастся телефонный звонок, то ли в желудке заурчит, поскольку время подошло к обеду. А то вот некая нахальная мамзель начнёт выдумывать про меня отвратительные небылицы. Нет, надо с этим поскорее кончать, так дальше продолжаться не может. И я беру в руки мастихин, с каким-то ожесточением даже смешиваю краски и, тщательно примерившись, наношу на холст один за другим мазки.

– Нет, правда, с тобой что-то всё-таки не так.

Ну вот опять!

– Что ты имеешь в виду?

– Вместо того, чтобы пойти и закадрить девчонку, с утра до ночи картины малюешь. Тоже мне, занятие.

– Ты ничего не понимаешь.

– Если бы хоть продавал.

– Опять ты всё пытаешься свести к деньгам.

– А почему бы нет? Ты посмотри, как интересно живут люди. А ты со своими кистями да холстами возишься.

На этот раз я решил не возражать. Да что взять с неразумной? Если разубедить не в силах, так зачем корячиться?

– Ладно, ладно. Потерпи. Вот скоро закончу, уж тогда…

Пожалуй, тут я немного светлого переложил. Должна быть тень, иначе просто неестественно всё смотрится.

– И что тогда?

– Тогда поговорим.

– А что тебе мешает говорить сейчас? Ты языком, что ли, или всё-таки руками пишешь?

Вот это интересный вариант! Пожалуй, языком ещё никто не пробовал.

– Ты не ответил.

– Не мешай!

– Какой же ты невежливый! Налицо явные пробелы в воспитании.

– Ты-то наверняка заканчивала лицей для благородных девиц где-нибудь в Англии или в Швейцарии.

– Не дерзи! Я с рождения такая, от природы.

– Бедные родители!

– А вот за это можно схлопотать!

Ну-ну, я погляжу. Пусть только попробует.

И снова:

– Я не хочу вот так!

– Потерпи.

– Тогда возьми вон ту, самую тоненькую из твоих кистей. Хочу, чтобы ты писал меня только ею!

– Какое тебе дело, чем я пишу? Хоть пальцем, хоть ногтем, хоть гвоздём. Я знаю, что, чем, как и когда… Это только я один знаю!

– У тебя мания величия. На самом деле, ты понятия не имеешь, как надо писать.

– Ну, знаешь ли! Тогда бери кисти и пиши сама.

– Как это? Я не могу. Ты же понимаешь, что это невозможно.

– А мне какое дело? – я бросил кисти, мастихин и…

Ну вот! Ещё чуть-чуть и она расплачется. Надо бы её как-то успокоить.

– Вечно ты лезешь не в свои дела.

– Да, я такая!

Судя по всему, уже очухалась.

– Так чем же ты на этот раз недовольна? Что не так?

– Причёска. Где ты такого парикмахера откопал? Всё, что умеет, это стричь наголо.

– Ну, не знаю. По-моему чёлка получилась очень симпатичная.

– Тебе бы полагалось знать, что такие чёлочки уже не в моде.

– А что тогда?

– Придумай что-нибудь. Ты ведь у нас мастер!

Пытается иронизировать. И снова тяжкий вздох:

– Неужели я обречена?

– Опять не так…

– Мне надоело курить одну и ту же сигарету.

– Так брось!

– Я не могу!

Ну вот зачем опять с таким укором ты смотришь на