Между «Бельвю» и Медицинским центром Нью-йоркского университета, двумя крупнейшими больницами в мире, стояло, возможно, самое уродливое сооружение во всем Манхэттене. Управление главного судебно-медицинского эксперта располагалось в бесформенном прямоугольном здании тошнотворно бирюзового цвета. Когда из очередного рефрижератора выгрузили упакованные в мешки трупы и на каталках развезли их по секционным залам и подвальным холодильным камерам, Госсетт Беннетт, один из четырнадцати судмедэкспертов управления, вышел на улицу для короткого перерыва. Из маленького парка позади больничных комплексов он не мог наблюдать за игрой Солнца и Луны – мешало здание самого Управления, – зато ему хорошо были видны люди, созерцающие затмение. Вдоль всего шоссе Франклина Делано Рузвельта, проходившего мимо парка, меж припаркованных автомобилей стояли зрители – и это на магистрали, где движение не замирало никогда. По ту сторону шоссе текла Ист-Ривер – она казалась потоком угольной смолы, в котором отражалось мертвое небо. На противоположном берегу реки мрак накрыл Куинс. Сияние солнечной короны отражалось только в немногих окнах верхних этажей высоких зданий, смотрящих на запад, – словно это были ослепительно-белые факелы какого-то загадочного химического завода.

«Вот так, пожалуй, будет выглядеть начало конца света», – подумал Беннетт, прежде чем вернуться в здание и продолжить перепись мертвецов.

Родственникам погибших пассажиров и членов экипажа рейса «Реджис 753» предложили оторваться от заполнения различных бумаг, отставить кофе, предоставленный Красным Крестом (для скорбящих – без кофеина), и выйти на летное поле в закрытую зону позади третьего терминала. Там опечаленные родственники – люди с впавшими глазами и землистыми лицами, которые не имели между собой ничего общего, кроме горя, – сгрудились в толпу и принялись наблюдать за солнечным затмением. Они держались за руки – одни из солидарности, другим действительно требовалась поддержка, – а лица их были обращены к темной, западной части неба. Они еще не знали, что вскоре их разделят на четыре группы и на школьных автобусах развезут по соответствующим управлениям судебно-медицинских экспертов. Там родственников – семья за семьей – пригласят в просмотровый зал, покажут посмертные фотографии и попросят опознать усопших. Физические останки разрешат увидеть только тем, кто будет особо на этом настаивать. Потом скорбящим выдадут путевки на проживание в аэропортовском отеле «Шератон», отвезут туда, накормят бесплатным обедом и предоставят в их распоряжение психологов, которые будут оставаться с родственниками погибших всю ночь и весь следующий день.

Но пока еще они стояли на летном поле и смотрели, как черный диск, словно бы высвеченный лучом прожектора, пущенного с обратным знаком, высасывает свет из их мира и возвращает его небесам. В этом убывании света они увидели идеальный символ постигшей их утраты. Для них затмение было полной противоположностью той величественности, которую, казалось, должно было нести это событие. Казалось только правильным, что небо и сам Господь сочли возможным подчеркнуть их отчаяние.

Возле ангара для ремонта самолетов компании «Реджис эйрлайнс» стояла группа следователей. Нора держалась поодаль, дожидаясь возвращения Эфа и Джима с пресс-конференции. Ее глаза были обращены к черной, зловещей дыре в небесах, но смотрела она куда-то вдаль. Как и Солнце, которое недоумевало, почему вдруг оно исчезло из поля зрения людей, Нора тоже не понимала, что происходит вокруг. Как будто в ее жизни появился странный, новый, непостижимый враг. Мертвая Луна, покрывающая живое Солнце… Ночь, затмевающая День…

В этот самый момент мимо нее промелькнуло что-то темное. Нора краем глаза отметила лишь некое мерцание, словно рядом молниеносно прозмеилась одна из тех извивавшихся как черви теней, которые стлались по летному полю непосредственно перед затмением. Что-то на периферии зрения, на самом пределе видимости. Будто из ангара, спасаясь бегством, ускользнул некий темный призрак. Тень, которую Нора даже не уловила, а почувствовала.

За ту долю секунды, которая потребовалась зрачку, чтобы сдвинуться вдогонку тени, она исчезла.

Лоренсу Руис, оператора багажного трапа, которая первой подъехала к мертвому самолету, воспоминание о тех минутах преследовало просто неотвязно. У нее не шло из головы, как она прошлой ночью стояла в тени огромного самолета. Ло так и не сумела заснуть, все ворочалась и ворочалась с боку на бок, потом поднялась, начала ходить по комнате. Стакан белого вина не победил бессонницу. Воспоминание давило на нее тяжким грузом, и сбросить его Ло была не в состоянии. Когда наконец взошло солнце, Лоренса обнаружила, что постоянно поглядывает на часы, и поняла: ей не терпелось вернуться на работу. Она больше не могла медлить ни минуты – так ее тянуло в аэропорт. И не только из-за болезненного любопытства. Образ замершего самолета накрепко впечатался в память – подобно яркой вспышке, которая долго остается на сетчатке глаза. Лоренса не хотела ничего другого, кроме как увидеть самолет хотя бы еще раз.

А теперь началось затмение, и аэропорт закрыли во второй раз за последние двадцать четыре часа. Впрочем, эта остановка работы планировалась заранее. ФАУ еще несколько месяцев назад заложило пятнадцатиминутный простой в рабочий график всех аэропортов, которые попадали в зону затмения: Управление заботилось о зрении пилотов – ведь тем не полагалось совершать посадку или идти на взлет в темных очках. Однако для Ло арифметика была совсем не в этих пятнадцати минутах, она видела другую формулу, до жути простую и до жути скверную:

Мертвый Самолет + Солнечное Затмение = Ничего Хорошего.

Когда Луна накрыла Солнце, как рука накрывает раззявленный в крике рот, Ло ощутила такую же электризующую панику, как и в тот момент, когда она стояла на вершине трапа под фюзеляжем темного 777-го. Ее снова охватило желание бежать куда глаза глядят, только на этот раз желание пришло не одно, а в паре с трезвым осознанием, что бежать-то абсолютно некуда.

И еще Лоренса вновь стала слышать этот странный шум. Шум, который вернулся к ней, когда она заступила на смену, только сейчас звук стал устойчивее, громче. Это был ровный гул. Или нет, скорее низкое, мерное жужжание. Причем вот странность-то: Лоренса слышала его что в защитных наушниках, что без них. Жужжание это было сродни головной боли. Оно сидело внутри. Только вот, когда Ло вернулась в аэропорт, шум в голове заметно усилился – словно в ее мозгу работал приводной радиомаяк.

Имея пятнадцать свободных минут, подаренных ей затмением, Лоренса решила найти источник этого шума – найти, просто следуя силе звука. И она нисколько не удивилась, когда эти поиски привели ее к окруженному кордоном ангару для ремонта самолетов компании «Реджис эйрлайнс», в котором и содержался мертвый 777-й.

Шум не походил ни на один механический звук, который доводилось слышать Лоренсе. Скорее, это было пение струящейся воды, стон водоворота. Или бормотание десятка голосов, даже сотни разных голосов, в котором не удавалось разобрать ни слова. Возможно, пломбы ее зубов реагировали на излучение радаров, какой-нибудь там частотный резонанс…