– Фелиция была помешана на деревьях, когда занималась оформлением комнаты, – сухо заметил Джордан, – она говорила, что этот лес даст нам воздух для дыхания.

– Звучит уж очень по-калифорнийски.

– Если тебе не нравится этот дом, можешь переделывать в нем все, что хочешь.

– Я… мне не хотелось бы ничего менять. Я ничего не понимаю в дизайне.

Обнимая ее, Джордан заметил:

– Тогда пригласи кого-нибудь, кто мог бы перевести твои идеи на язык дизайнеров. Ты понимаешь в этом не меньше меня или любого другого. Если тебе приятно что-то переделать в доме – действуй.

– Но не могу же я затевать дело, требующее так много денег.

– Почему, если я не против?

– Это будет бессмысленная трата.

– Не будет, если тебе удастся превратить этот эксцентричный дворец в настоящий дом.

Джини удивило мягкое, почти нежное выражение, изменившее мужественные черты его лица. Она не сразу нашла, что ответить.

Пытаясь оттолкнуть его, она буркнула:

– Ничего я не буду менять.

– Ошибаешься, ты уже все изменила.

– Я имею в виду дом, – возразила она.

– А я имею в виду мою жизнь.

Его смех прозвучал тихо, нежно, обезоруживающе. Прижав Джини к себе, он вдруг поднял ее на руки.

– Что ты делаешь?

– По-моему, это совершенно очевидно. Хозяин дома намерен похитить хозяйку дома.

– А если хозяйка скажет «нет»?

– Она не скажет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю хозяйку.

Он нес ее на руках в полном молчании по всем комнатам, отпустив, только когда они оказались в его апартаментах с прекрасным видом на океан и камином посреди комнаты. Джини не отрываясь смотрела на встроенную кровать и зеркальные двери, ведущие в гардеробную – тоже с зеркальными стенами. Она понимала, что и за другими дверями, всюду роскошь. Там, дальше, сауна, собственный солярий, бассейн с гидромассажем, а также кабинет с концертным роялем, где Джордан работал, когда оставался дома.

Он подошел к музыкальному центру и поставил пластинку на проигрыватель. Мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату волнующей мелодией.

Их взгляды встретились, преодолев пространство огромной спальни. Черные глаза смотрели пристально.

– Дебюсси, – пробормотала Джини.

– Твой любимый композитор.

Он уже снимал пиджак. Вот пиджак оказался на замшевом кресле… Джини старалась не обращать внимания на интимную обстановку, на то, что он делает.

– Ты не забыл, – едва слышно прошептала она, донельзя польщенная, однако пытаясь во что бы то ни стало скрыть свое удовольствие.

Вслед за пиджаком на кресло упал галстук, теперь Джордан освобождался от рубашки.

– Я ничего не забыл о тебе, любимая. Когда ты собрала вещи и ушла из моей жизни, ты унесла с собой и мою душу. – В его голосе слышалась боль. Он отбросил рубашку на пол и большими шагами пересек комнату.

– Кажется, ты прекрасно жил без нее.

– Что ты знаешь о том, как я жил? Ты решила закрыть глаза на правду. Все, что ты хочешь видеть, – моя слава и деньги. Ты видишь этот дом, но не видишь меня. Я человек, Джини. Ты нужна мне.

– В самом деле? Но в каком качестве? Как женщина?

Ее вопросы взбесили его. В черных глазах засверкали молнии. Лицо побледнело от внутренней борьбы, которую он вел с самим собой, чтобы не потерять контроль над своими чувствами. Потом плавным движением он прижал ее к груди. Его руки завладели ее телом, словно пытаясь вобрать ее в себя.

– Ты знаешь, куда ударить побольнее, а? – прорычал он. – Да, ты нужна мне как женщина. Разве это преступление? Я жил без тебя тринадцать лет!

– Может быть, без меня, но не без женщины. Боль и ревность прорвались в этих словах – ревность ко всем красивым женщинам, которыми он обладал все эти годы, как ей представлялось. Его внушающая благоговение слава мешала Джини поверить ему.

Руки Джордана рванулись вверх, к ее плечам, судорожно схватившись за них, словно он хотел трясти ее до тех пор, пока она не поймет всей правды. Но через мгновение к нему вернулось самообладание.

– Нет, не без женщины, – признал он устало. – Не собираюсь я лгать тебе, Джини. Я и раньше никогда не лгал тебе. Но ни одна женщина не может сравниться с тобой. То, что возникает между нами, похоже на колдовство. И так было всегда. Знаю, ты чувствуешь то же самое.

Джини не отрываясь вглядывалась в тонкие черты загорелого лица, неотразимые черные глаза, и в это мгновение она уже не думала ни о его славе, ни о деньгах. Перед ней был Джордан, ее муж, и она ему была так же нужна, как и он ей.

Она прижалась к нему. Руки Джордана ласкали ее, скользя по ее груди, спускаясь ниже, к талии, бедрам, его интимные прикосновения обжигали, волны возбуждения накатывали одна за другой. Он так крепко прижал ее к себе, что она едва могла дышать, и впился в ее губы таким долгим поцелуем, будто хотел наказать ее. У Джини не хватило сил сопротивляться.

Он упивался ее губами, требуя не больше не меньше как полного подчинения. Он хотел владеть ею, заставить ее почувствовать ту опасную, пульсирующую страсть, которая поработила его.

Джини воспринимала его поцелуи всеми фибрами души, с ощущением, что она живет и дышит только для того, чтобы получать эти жаркие, необузданные поцелуи. Желание накатывало на нее тяжелыми, одурманивающими волнами.

Когда из колонок зазвучало крещендо, Джордан поднял ее на руки и понес к постели. Прикоснулся к какой-то кнопке, и комната погрузилась в бархат ночи. Где-то там, вдали, лунный свет блестел на разбивающихся о берег волнах, белая пена повисала на черных камнях, весь мир окутала романтичная музыка.

Он нащупал молнию на спине и через мгновенье сорвал тонкую ткань и бросил на ковер. Восхитительное белье последовало за платьем – и вот уже в слабом свете блестит ее нежное тело. Пока он раздевался, ее сверкающие глаза провожали взглядом каждое его движение. Вновь открывая для себя его мужскую красоту, она упивалась очевидным свидетельством его страсти.

Медленно его жаркое обнаженное тело опустилось на нее. До мозга костей ощущала она его обжигающее желание. Долгим, безжалостным поцелуем он приник к ее губам. Потом принялся целовать глаза, изогнутые брови, щеки и шею. Он крепко обнимал ее, дрожа, зарываясь лицом в ее волосы. Голос его звучал тихо и хрипло.

– Я люблю тебя, Джини, родная. Я люблю тебя! Что мне сделать, чтобы убедить тебя в этом? – в его вопросе явственно прозвучала долго сдерживаемая боль.

Спина Джини прогнулась, тихий стон восторга сорвался с ее губ, когда его теплые ищущие губы скользнули с ее груди к талии и ниже, наслаждаясь ее женским естеством. Вот колючая щека коснулась шелковой кожи поблизости от лона, а губы продолжали ласкать все жарче, все желаннее.