– Ясно, ясно. Все-таки, кого или что они будут там охранять? Хотя бы намека не было?

– Усиливать, – уточнила Людмила. – Там охраны вроде достаточно, нужно усилить.

– Рядом с Охримовкой лагерь, пленные. Этот объект?

– Да! – встрепенулась Люда. – Он говорил – объект. Что-то рядом с лагерем немцы завертели. Больше ничего не сказал. Думаю, больше он и не знает.

– Хорошо. Вас там заждались, – Татьяна вновь кивнула в направлении базара.

Она чувствовала – Люда Грищенко хочет еще что-то спросить. Прекрасно понимала, как тяжело вчерашней учительнице уже почитай больше года благодарить неведомо какие высшие силы за еще один прожитый день. Зимина отдавала себе отчет: эта женщина рискует больше, чем она сама. Ведь у Татьяны есть возможность маневрировать и нет никого, кто бы от нее зависел. Людмиле же стоит брякнуть одно неосторожное слово – и бывший муж наверняка потащит ее в гестапо. А это значит: больная мама останется без помощи.

Если вообще останется жить.

Но на встрече агента со связным нет места для сантиментов, потому Зимина, коротко кивнув Людмиле, повернулась и пошла прочь, стараясь идти не слишком быстро, не оборачиваться, никоим образом не привлекая к себе лишнего, пусть даже случайного внимания.

Из города нужно выбраться до темноты. Если не получится, на такой случай Татьяна знает явочную квартиру, где ее приютят до утра.

Так уж сложилось, что мало к кому из своих подчиненных комендант ахтырской вспомогательной полиции испытывал хоть что-нибудь, похожее на симпатию или уважение.

Еще в бытность свою сотрудником милиции Петр Шлыков многое успел узнать о людях, с которыми теперь вынужден был работать. Потому отдавал себе отчет: этим нельзя доверять ни при какой власти. Сам Шлыков умудрился остаться беспартийным, от участковых партбилетов не особо требовали. Зато Петр прекрасно видел, кто вступает в партию, исповедуя единственное убеждение: личный интерес, карьерный рост и прочее, прочее, прочее. Именно новоиспеченные коммунисты строчили донос за доносом, и он, участковый уполномоченный Шлыков, был обычно первой, низшей инстанцией. Если вовремя не реагировал, следующий донос те же партийцы могли написать уже и на него самого – именно за то, что сотрудник органов без должного внимания отнесся к сигналу по поводу очередного врага.

Теперь же все эти граждане, правдами и неправдами получив бронь или уклонившись от фронта другими способами, жгли партбилеты, искренне убеждали немецкие власти – их заставили, а коммунистов они ненавидели всю жизнь, громче всех орали: «Хайль Гитлер!» – точно так же, как совсем еще недавно на парадах выкрикивали наперегонки: «Да здравствует товарищ Сталин!» Тем не менее именно такие люди устраивались служить в оккупационную администрацию, в том числе – во вспомогательную полицию. А значит, становились теперь его подчиненными.

Таким нельзя было доверять. Но другого контингента, за редким исключением, не появлялось. Потому приходилось терпеть, срывая на всех вместе и каждом в отдельности свой справедливый гнев.

Однако полицай Павло Клещов по кличке Клещ находился у Шлыкова на особом счету.

Как милиционер, пускай и бывший, начальник полиции не считал допустимым для себя контактировать с уголовниками не иначе, кроме как по работе. Когда он, Шлыков, для вора-рецидивиста только «гражданин начальник». Клещ был именно вором, и до войны Петр то проводил с ним воспитательные беседы, когда тот появлялся в родном городе после очередной отсидки, то присутствовал вместе с операми из угрозыска при его аресте.

Теперь же Паша Клещ всплыл в Ахтырке буквально из небытия. Для Шлыкова до сих пор оставалось загадкой, где пропадал ушлый вор, осужденный в последний раз за два года до войны. А еще – как удалось ему оказаться на свободе, вернуться домой и втереться в доверие к немцам. Впрочем, эта загадка была не меньшей, чем последующее чудесное спасение от партизанского приговора. Когда в феврале немцы организованно, хоть и поспешно, отступали, полицаи разбегались кто куда. Значительная часть личного состава попалась, и кого не расстреляли на месте, предстали перед показательным судом. Однако с возвращением немцев в Ахтырку Паша Клещ вынырнул так же виртуозно, как перед их отходом залег на дно, и явился в комендатуру. Его рот щербился знакомой ухмылочкой, словно не прятался черт знает где все это время, а проводил законно заработанный отпуск. Он был принят на службу из-за катастрофической нехватки людей. Как и полицай по фамилии Секира, который прибился к комендатуре пару недель назад. Судя по документам, раньше служил в Зерновом, но после недавней перетасовки на фронтах каким-то образом был переведен на новое место службы.

Сейчас перед Шлыковым стояли Клещ с привычной глуповато-наглой улыбочкой и Секира. Этот не улыбался, смотрел прямо перед собой, пялясь на облупленную штукатурку стены над головой начальника.

Шлыков большим и указательным пальцами помассировал глазные яблоки, перевел взгляд с Секиры на Клеща и спросил:

– Так что все-таки случилось в Юхновке, а, Клещов?

– Рапорт же написали, гражданин… господин комендант, – Шлыков ни на секунду не сомневался, что полицай оговорился нарочно.

– Ты писать-то не научился толком, Клещ, – вздохнул он. – Вот сколько я тебя знаю, лет десять, больше? Один хрен, как тогда каракули выводил, так и сейчас не стал грамотнее. Из твоего рапорта, который ты мне, кстати, сутки писал, я не понял ни на копейку.

– Так это… переписать или как?

– Своими словами расскажи, Клещов. У тебя байки травить всегда хорошо получалось.

– Разве он не похвастался? – Щербатый кивнул на молчавшего Секиру.

– Этот даже не все буквы знает. Ему шифровки писать, а не рапорта, – сейчас Шлыков и не думал шутить. – Излагает тоже не густо. Послушал я его блеяние, теперь вот твое мычание хочу услышать. И Секире полезно послушать. Может, новое чего узнает о ваших с ним подвигах.

– Что-то я не пойму… – завел было Клещ в своей привычной блатной манере, но Шлыков резко выкрикнул, хватив кулаком по столу:

– Отставить разговоры!

– Я не понял, говорить или отставить? – негромко переспросил полицай-уголовник, не убирая усмешки, хоть и сбавив блатные обороты.

– Говори по делу. Про то, про что я тебя спрашиваю. Хочу твой треп сверить с байкой, которую вот он уже рассказал, – Шлыков кивнул на Секиру, который даже не пытался взглянуть в сторону Клещова.

– Все у вас треп да байки, господин комендант. Вот поймай мы тогда пару красноперок, спрос был бы другой.

– Вот тут ты прав, Клещ. Спрос был бы другой. Давай сначала, не тяни резину.

– Чего тянуть? – Полицай пожал плечами. – Приехали мы в эту Юхновку проверять сигнал. Служит там у меня дружок, Ванька Бойченко. Он дал знать: там в одну местную хату наведываются лесные черти. Краснопузые, значит. Вам не сообщили, потому что вас тогда на месте не было. И потом, если не подтвердится, с нас же три шкуры за дезу, непроверенную информацию. Сколько раз так уже было, господин комендант…