– Джонатан, Джонатан, это я, Люси!

Чем больше она углублялась в эту кромешную темноту, тем сильнее ее охватывал страх. Этот нескончаемый спуск по поворотам лестницы в конце концов погрузил ее в странное состояние, ей стало казаться, что она все больше и больше погружается вовнутрь себя самой. У нее совершенно пересохло в горле, она почувствовала тупую боль в животе, в солнечном сплетении появился комок тревоги, затем закололо в желудке.

Ее колени, ноги продолжали двигаться автоматически. Может быть, они тоже скоро откажут, заболят и Люси прекратит спускаться?

Перед глазами проплывали картины ее детства. Ее авторитарная мать, не прекращавшая винить Люси во всех смертных грехах, всегда несправедливая к ней и снисходительная к младшим братьям-любимчикам… Ее отец, потухший человек, трепетавший перед женой, избегавший малейших размолвок с ней и беспрекословно выполнявший любой каприз этой августейшей особы. Ее отец, трус…

Тяжелые воспоминания сменились чувством раскаяния по отношению к Джонатану. На самом деле Люси вменяла ему в вину все, что могло ей напомнить ее отца. И именно осыпая его бесконечными упреками, она уничтожала, ломала его, постепенно делая похожим на своего отца. Начался новый виток… Люси, сама того не замечая, воссоздала то, что она ненавидела больше всего на свете: брак своих родителей. Теперь надо было выйти из замкнутого круга. Она уже сердилась на себя за все головомойки, которые устраивала своему мужу. Надо было исправлять положение.

Она продолжала заворачивать, спускаться. Осознание своей вины освободило ее тело от страхов и угнетающей боли. Она все заворачивала и спускалась, как вдруг чуть не натолкнулась на дверь. На обычную дверь, частично покрытую надписями, на чтение которых она не стала тратить времени. Люси потянула за ручку, и дверь открылась, даже не скрипнув. За дверью продолжалась лестница. Появилась одна-единственная новая деталь – железистые скальные прожилки на поверхности каменных стен. Смешавшись с влагой, источником которой скорее всего являлась подземная река, железо приняло оттенок красной охры.

Но Люси показалось, что начался какой-то новый этап. Вдруг ее фонарь высветил у нее под ногами пятна крови. Наверное, это кровь Уарзазата. Значит, маленький храбрый пудель дошел досюда… Брызги крови были везде, но на стенах их следы было трудно отличить от прожилок ржавого железа.

Неожиданно Люси услышала какой-то шум. Что-то зашуршало, как будто к ней приближались какие-то существа. Шаги были неровными, словно существа боялись, не решались подойти. Она остановилась, чтобы рассеять темноту фонарем. Когда Люси увидела то, что так странно шуршало, ее грудь разорвал нечеловеческий вопль. Но там, где она находилась, услышать ее никто не мог.

Утро наступает для всех обитателей Земли. И трое друзей продолжают спускаться. Минус тридцать шестой этаж. № 103683 хорошо знает эти места, он думает, что уже можно безбоязненно выходить. Воины скальных камней потеряли их.

Они выходят в низкие, совершенно безлюдные галереи. Кое-где слева и справа видны отверстия, старые хранилища, покинутые уже как минимум спячек десять назад. Земля липкая. Откуда-то сочится влага. Вот почему этот район сочли нездоровым, он пользуется в Бел-о-кане дурной славой.

Здесь чем-то плохо пахнет.

Самец и самка чувствуют себя не очень уверенно. Они ощущают чье-то недружелюбное присутствие, чьи-то следящие усики. Здесь, должно быть, полно насекомых-паразитов и бездомных.

Они идут вперед, широко раскрыв мандибулы, по мрачным залам и тоннелям. Пронзительный скрежет заставляет их подскочить на месте. Звуки не меняют тональности. Они сливаются в гипнотический речитатив, отзывающийся эхом во всех глиняных пещерах.

Солдат думает, что это сверчки. Это их любовные песни. Его мнение успокаивает самца и самку лишь частично. Просто невероятно, чтобы сверчки дошли до того, что уже не боятся Федеральных войск даже в стенах Города!

А № 103683 не удивлен. Разве не гласит последнее изречение Матери: «Лучше укреплять свои силы, чем пытаться все контролировать»? Вот и результат…

Со всех сторон раздаются разные шумы. Как будто кто-то очень быстро роет. Неужели воины с запахом скальных камней нашли их? Нет… Перед ними появляются две лапы. Когти похожи на грабли. Лапы загребают и откидывают назад землю, пропуская вперед огромное черное тело.

Только бы это был не крот!

Все трое застывают, разинув мандибулы.

Это крот.

Песчаный вихрь. Комок черной шерсти и белых когтей. Кажется, что он плывет между осадочными породами, как лягушка в пруду. Муравьи сметены, смешаны с землей, впечатаны в глину. Но они целы и невредимы. Землеройная машина прошла. Крот искал всего лишь червей. Самая любимая его забава – укусить червя в нервный узел, чтобы парализовать, а затем живого оттащить к себе в нору.

Три муравья выходят из неподвижности и продолжают свой путь, перед этим еще раз тщательно вымывшись.

Они входят в очень узкий коридор с высоким потолком. Солдат-проводник выделяет предупредительный запах, показывая вверх. Потолок просто усеян красными, в черных горошинах, клопами. Дьявольские красноклопы!

Эти насекомые длиной в три головы (девять миллиметров) носят на спине рисунок, похожий на изображение каких-то злых глаз. Питаются они в основном падалью, но не брезгуют и убойной.

Один клоп немедленно падает на троицу. Он еще не долетел до земли, а №103683 уже опускает брюшко под торакс и стреляет муравьиной кислотой. Клоп приземляется в виде горячей жижи.

Друзья торопливо поедают его, а затем быстро пересекают зал, пока на них не свалилось еще одно чудовище.

Разум: Настоящие опыты я начал проводить в январе 1958 года. Первая тема: разум. Разумны ли муравьи?

Чтобы выяснить это, я поставил перед бесполым рыжим муравьем (formica rufа) ящик средних размеров.

В глубине отверстия я поместил кусочек засохшего меда. Вход в отверстие загородил соломинкой, не тяжелой, но очень длинной и хорошо укрепленной. Обычно муравей расширяет отверстие, но здесь перегородка была из твердого пластика. Муравей не мог его прогрызть.

Первый день: муравей рывками тянет за соломинку, слегка ее приподнимает, оставляет, возвращается и снова приподнимает.

Второй день: муравей делает все то же самое. Он пытается также разгрызть соломинку у основания. Безрезультатно.

Третий день: без изменений. Можно сказать, что насекомое упорствует в своих неверных выводах и настаивает на них, потому что не способно представить себе другой путь рассуждений. Это было бы доказательством его неразумности.

Четвертый день: без изменений.

Пятый день: без изменений.

Шестой день: проснувшись утром, я обнаружил, что соломинку вытащили из отверстия. Это произошло ночью.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»