Максим Фридрихович старался особенно не рассматривать русского фюрера. Величко коротко объяснил, кто это да что, – и слава богу! Но Кесслер многое мог бы поведать своему приятелю: Горин и Кулиев отлично их подготовили.

Интересно, как бы отреагировал Григорий Степанович, узнав, что граф – вовсе не граф, а самозванец? Что после поражения Деникина, у которого он служил, возглавил в Крыму банду белых террористов, похищавшую людей и пытавшую их до смерти, если вовремя не поступал выкуп? Что, приехав в Америку, он женился на Мэрион Бэкингхем Рим Стивенс, сверхмиллионерше, которая была старше его на двадцать два года? Что, собираясь возглавить антисоветскую армию, созданную на деньги своей престарелой жены, шпионя в пользу Германии и Японии, организовывал диверсии в СССР, в результате которых гибли мирные жители?

Но Вонсяцкий опирался не только на германо-японский блок. «Граф» не раз подчеркивал, что у него и у Троцкого «параллельные интересы» в борьбе против советского режима.

Но зачем Величко об этом знать? Пусть сидит под портретом и под трехцветным флагом в своем кабинетике, который он важно именует «резиденцией», и ждет сигнала: когда можно будет отправляться в родные пенаты умирать.

– Ты, Максим, пока оглядись, – вспомнил Величко о госте, очнувшись от задумчивости. – Устройся… Пообщайся с нашими – ты многих знаешь! Их можно встретить не только здесь, но и в православной церкви, и в русской библиотеке на Каваме Салтане… Если будет нужна помощь с квартирой или мастерской – скажи: все сделаем…

Величко говорил отрывисто, слегка задыхаясь: видно, сердце сдавало.

– Потом вы, если захотите, окажете услугу нам, нашему движению… Два новых человека в местных условиях – это много…

– Конечно же, Гриша! О чем речь? Вот только разберемся немного с бытом и подключимся, – поспешил заверить Максим Фридрихович. А сам подумал: «К чему подключаться-то? К какому такому “движению”? Ничего ведь здесь конкретно не делается! Одна пустая болтовня да умиление тем, что происходит в Германии или в курируемых ею подлинных очагах “антикоминтерновской деятельности”!»

Максим Фридрихович уже прощался с Величко, когда в кабинет зашел какой-то человек. «Ну и внешность! – невольно подумал Кесслер. – Типичный приказчик, только без цветка в петлице…»

– Познакомьтесь, господа! – Величко поспешил представить их друг другу. – Мой ближайший помощник Кушаков… Мой сослуживец по корпусу Баратова…

«Ближайший помощник», небрежно кивнув головой и не расщедрившись на рукопожатие, что несколько изумило Кесслера, сразу же начал обсуждать с Величко какой-то вопрос. Максим Фридрихович откланялся. Уходя, он перехватил угрюмый взгляд темных, слегка раскосых глаз «приказчика».

«Иль взревновал? – недоумевал Кесслер, возвращаясь в гостиницу. – В друзьях, видно, ходит, вот и боится соперничества… Никто у тебя Величко не отнимет! Живи себе спокойненько, господин Кушаков».

Максим Фридрихович медленно шел по улицам, пытаясь проанализировать встречу, и не заметил, что улыбается: все прошло сверх ожидания гладко! Потом, глянув на часы, поторопился нанять извозчика: прошло много времени, и Пауль, наверное, места себе не находит…

Подкатив к гостинице, Кесслер увидел в окне второго этажа Пауля. Помахал ему рукой – все, мол, в порядке – и стал не спеша подыматься по обшарпанной, но все же покрытой истертым ковром лестнице.

Через несколько дней Кесслеры переехали в отремонтированное и переоборудованное помещение мастерской. Вскоре в центре Тегерана, неподалеку от самого бойкого места – пересечения улиц Стамбули и Лалезара – появилась новая вывеска:

Прошло совсем немного времени, появился первый клиент, а с ним и повод отметить все сразу: переход границы, устройство, заказ Величко на перевод «Майн кампф», дружеские отношения, неожиданно завязавшиеся с племянником Григория Степановича, Алешей, Диминым ровесником…

К тому же и связь с Москвой установили! Уже ушла туда варгасовская радиограмма за подписью «Джим», в которой они доложили о тегеранской обстановке. Уже была получена ответная от «Питера» – Горина.

Поэтому отец с сыном решили отпраздновать свои успехи. Максим Фридрихович купил бутылку местной водки, кишмишовки, а к ней раздобыл ветчину в единственном магазине, где имелась эта противопоказанная мусульманам пища: на Лалезаре, в «Украине». Хозяин магазина, белоэмигрант, нарезал своему собрату по несчастью отличные постные ломтики, один к одному…

Незадачливый извозчик все-таки довез Кесслеров до Тегерана. Пробок на дороге больше не было, основной поток грузов шел в город. Путников то и дело догоняли верблюды, ослы и мулы, везущие в столицу всевозможные вещи, которыми славится щедрая Герсира, юг страны.

Из Кума – стеклянные и гончарные изделия… Из Катана – бронзу и фаянс… Из Иезда – оружие, сахарные изделия, хну… Из Кирмана – знаменитые шали… Из Шираза – розовую воду, которой тот снабжает всю страну, и очень крепкое красное вино…

Наконец Кесслеры подъехали к Туп-Хане, к Пушечной площади, около которой начинался базарный лабиринт, и увидели, что народа вокруг – хоть отбавляй! Знаменитый «Эмир» работает на полную мощность…

– Пойдем, Пауль, перекусим чего-нибудь? Я основательно проголодался.

– Пожалуй, и я тоже… Ехали – что-то не замечал. А сейчас прямо сосет под ложечкой!

И они отправились в одну из базарных чайных, по-холостяцки облюбованную чуть ли не с самого начала: когда им готовить себе горячее?

По дороге то и дело слышалось: «Клянусь циновкой Али!», «Денежку на уголь подайте рабу вашему!», «Во имя Шахмардана, во имя Джама и Сулеймана!» Кесслеры довольно бодро продвигались по базарным улицам и улочкам. Не то что в тот день, когда Варгасов впервые попал сюда!

…Тогда он как-то оторопел от ударившего в нос терпкого запаха пряностей: корицы, кардамона, гвоздики, мускатного ореха… От гомона торгующихся… От надсадных криков погонщиков… От цокота копыт верховых лошадей, проносящих мимо живописных седоков… Все лавки-магазинчики были без дверей, и в них не только продавали товар, но и создавали его тут же, у потребителей на глазах…

Максим Фридрихович завел Диму к книготорговцу. Там было тихо и чинно: сюда приходили не только за книгами, но и почитать газеты, попить чайку, покурить кальян, обсудить философскую проблему…

Варгасова потряс базарный темп: все куда-то спешили, быстро чеканили и варили, скоро договаривались и мгновенно исчезали с покупками. А слуги в чайных вообще не имели ни минуты покоя! Особенно трудно было угодить курильщикам опиума – они ждать не любили. Поэтому официанты то и дело выбегали наружу и размахивали проволочными корзинками, чтобы добела раскалились угольки, которыми наркоманы раскуривают свои трубки. Так русские бабы в деревнях раздувают утюги: аж искры летят во все стороны!

Чайная, в которую захаживали Кесслеры, была не самая шикарная – с зеркалами и хрустальными люстрами, – но и не захудалая. Когда они появились, там кто-то играл на флейте. Беспрерывно кланяясь, слуга провел их в нишу восьмиугольного зала. Справа от Кесслеров, грея пальцы над жаровней, сидел, судя по белому тюрбану, купец. Возле его ног устроился нищий, раскуривавший ему трубку. Слева кто-то тихонько пел, не обращая внимания на флейту. В центре, около восьмиугольного, как и зал, бассейна, обосновался парикмахер, деловито подбривавший кому-то затылок.