«Альт, остановить текущую запись видеонаблюдения, стереть все бортовые записи с момента прибытия на Сокту».

Торговец достал из встроенного в стену шкафчика кейс с «малым комплектом жизнеобеспечения», положил на койку, открыл. В мягких углублениях внутри кейса находились три вещи: модифицированный ПлеСк, мощный мобильный передатчик, способный «добить» с поверхности самой захолустной планеты, лишенной развитой структуры связи, до бортового передатчика корабля на орбите, и литровая пластиковая фляга, сквозь прозрачные стенки которой плескалась ядовито-рыжая «хна» – особый напиток с нейролептиком, разбавленный спиртом. Два года назад содержимое этого кейса сослужило хорошую службу Сомахе на Двойном Донце, теперь Кассид намеревался воспользоваться кейсом сам. Для начала ему нужен был только ПлеСк. В отличие от встроенного в бронежилет пленочника, этот модификант, в упакованном виде выглядевший как прямоугольный брикет из матового пластика размером в ладонь, стоил на порядок дороже и обладал расширенными возможностями.

Кассид извлек все предметы из кейса, флягу и мобильник распихал по нагрудным карманам, может, еще пригодятся, операция предстояла нервная, а брикет с ПлеСком прижал к нагрудной пластине бронежилета.

Лоцман автоматически нащупал инфочип модификанта, подключился. Прямым приказом Кассид запустил режим трансформации. ПлеСк можно подогнать под любые размеры. Созданный с применением нанотехнологий, скафандр подойдет как гидлингу, так и человеку. На тушу Кассида он тоже натягивался без проблем. Пенал зашевелился, разрастаясь, словно чудовищного размера амеба, и уже через несколько секунд торговца с ног до головы обтянуло прозрачной пленкой. Над плечами образовался пузырь с атмосферой.

Кассид подозрительно потянул носом, но воздух был свежим, модификант работал исправно, хотя без дела пролежал в кейсе два года. В крайнем случае можно дополнительно подключить кислородный регенератор бронежилета, но пока беспокоиться не о чем. Кассид мысленной командой включил на стене каюты зеркальную панель, чтобы проконтролировать преобразования со стороны, следующим приказом запустил режим «невидимки». Поверхность пленки замерцала призрачными бликами, программная и аппаратная начинка ПлеСка почти мгновенно проанализировала окружающую обстановку, и зеркальное отображение Кассида на стене исчезло, осталась лишь едва заметная рябь, проявлявшаяся в движении. Поверхность пленочного скафандра хитро преломляла свет, заставляя его не отражаться, а обтекать, и визуально для возможных наблюдателей он перестал существовать.

Относительно, конечно. Режим «невидимки» не идеален. В двух шагах его не заметит только слепой. Но для предстоящей задумки этого вполне хватит.

Затем Кассид вдавил артефакт в пористое, уже успевшее распрямиться нутро кейса, захлопнул его, подхватил кейс и решительным шагом вышел из каюты.

Когда Суреш пришел в себя снова, вокруг все еще стояла непроглядная темень. Точнее – пронизанная вспышками синеватых молний тьма. Сержант лежал на бетонном полу полуразрушенного ангара с провалившейся крышей, и старался не шевелиться. Любое движение вызывало новую вспышку боли в груди, в опаленных огнем легких и сожженных до костей кистях рук. Едва хватало сил дышать.

Суреш не знал, сколько времени отнял последний провал в сознании – он остался без лоцмана. Время суток, температура окружающей среды, медицинские показатели здоровья – нет ничего. И никакого отклика информационно-управляющей системы базы. Глухо и мертво. Минуты и часы тянулись, словно резиновые, и боль тянулась вместе с ними бесконечно. Неослабевающая боль. Хотелось снова впасть в беспамятство, избавить себя от мук. Забыть о том, что с ним произошло. О том, что произошло со всеми людьми на базе, его друзьями и товарищами. Он не питал ложных иллюзий. Его иллюзии сгорели вместе с огнем, изуродовавшим его тело. Если бы хоть кто-то уцелел, его бы уже нашли.

Тьма, царившая вокруг, мало что позволяла разглядеть. Призрачные молнии, пронизывающие черное небо, света почти не давали, вспышки длились доли секунды. Скорее – мерцание, а не вспышки. Оставалось лишь надеяться, что эта же тьма укрывала его от врагов. Изредка налетавшие порывы прохладного ночного ветра разгоняли стоявший вокруг удушающий запах гари – от сгоревшего оборудования, расплавленного металла и пластика, перегоревшей электропроводки, взорвавшихся боеприпасов. Эти же порывы ветра приносили приступы изнуряющего ледяного озноба, от которого хотелось кричать…

Вряд ли он долго протянет, отстраненно, словно не о себе, думал Суреш. Слишком серьезные ранения. Он почти не чувствует рук, легкие горят при каждом вдохе и выдохе, с ногами тоже какие-то проблемы, на ощупь – распухли, как колоды, в правом колене острая пульсирующая боль. Стоит шевельнуться, и едва сдерживаешь стон. Хотя можно и не сдерживаться. Если его стоны услышат враги и явятся его прикончить, он будет этому даже рад. Мучения закончатся.

Но все-таки он молчал. Стискивал зубы до хруста, задыхаясь, и молчал.

Без медицинского оборудования современного госпиталя он не жилец. А помощь оказать некому. Хотя боль… кажется, боль сейчас слабее, чем раньше. Поэтому он и очнулся. Кажется, он что-то сделал… Точно, баллончик…

Детали не задерживались в измученном сознании, но все же он вспомнил, как в искрах замкнувшей электропроводки увидел обгоревшие трупы нескольких пехотинцев. В тот момент он едва держался на ногах, но этих несколько секунд дрожащего света хватило, чтобы сообразить – у каждого из пехотинцев должна быть аптечка. Обыскивал трупы Суреш уже на ощупь, в полуобморочном состоянии, ориентируясь по редким слабым вспышкам в небе. Чужом небе. Он понимал, что если потеряет сейчас сознание, то уже может не очнуться. И держался на одном усилии воли. Тела двух пехотинцев превратились в обугленный шлак. Когда он коснулся их, то броня рассыпалась прахом вместе с бронедоспехами. Он не почувствовал даже запаха паленой плоти – один пепел. С третьим пехотинцем повезло больше – он умер не от огня, его придавили перекрытия рухнувшей крыши ангара. Из-под завала торчала только верхняя часть торса, вверх спиной. На спине – ранец. Там аптечка осталась цела.

Суреш на ощупь вколол капсулу регенерина в покалеченную руку, не почувствовав укола, лишь услышав легкое шипение вспрыскиваемого лекарства с нанитами. Затем кое-как стянул форменную куртку и обработал из баллончика раны и ожоги на теле, каждый раз замирая и дожидаясь очередной вспышки молнии, чтобы не промахнуться и пройтись пеной по самым скверным участкам. Как он и подозревал, от половины пальцев на правой кисти мало что осталось. Запас медпены в обычном баллончике невелик, обработать несколько небольших ран, и все. Так что приходилось экономить. И только когда опустевший баллончик вывалился из руки, он позволил себе впасть в забытье.

Честно говоря, он даже не помнил, как оказался в ангаре, помнил лишь тошнотворный миг страшного падения, когда его неуправляемый гравилет протаранил пылающую маскировочную сеть над базой, примерно в двух сотнях метров от ангара. Затем – провал в памяти. Обожженный и покалеченный он пришел в себя уже здесь. Как-то добрел. Или дополз. Неважно. Есть ли вообще смысл в том, что он пытается выжить? Легче умереть. Забиться в какую-нибудь нору и сдохнуть. И прекратить все эти бесполезные мучения. Даже хаотичных вспышек неярких молний хватало, чтобы рассмотреть и понять – вряд ли стоит на что-то надеяться. Кругом одни разрушения. Наверняка база мертва. Суреш не знал, что именно произошло, как выглядела атака на базу, ведь когда он очнулся, все уже было кончено. Но он хорошо понимал, насколько страшной должна быть такая атака, чтобы нанести подобные разрушения. Утопленный в землю и защищенный мощной бетонной плитой ангар был разрушен, а тела людей в бронированных доспехах – поджарены, как черепахи в собственном панцире…