«Наваждение», – сладко ужаснулся Астраханцев, достал из кармана телефон и позвонил Павлику Пущину: только ему можно было рассказать все без утайки.

– Послушай, Павлик, – горячо заговорил он, когда друг откликнулся. – Помнишь, я рассказывал тебе, что Амалия уезжает в Прагу? Так вот, она решила, что после отъезда в квартире нужно произвести энергетическую уборку и пригласила специального человека, чтобы он все очистил.

– Иногда как подумаешь, что у баб в голове, так прямо с души воротит, – с отвращением заметил Павлик, который, судя по всему, принял на грудь. Голос у него был вязким и густым, как ликер.

– Так вот. Амалия сказала, что пришлет женщину, которая занимается всякими такими делами, и чтобы я ей не мешал.

– А ты мешаешь? – с пьяной веселостью спросил Павлик.

– Да ты слушай меня, – осадил Астраханцев. – Эта женщина явилась с утра пораньше, и я мгновенно выпал в осадок.

– Почему?

– Потому что она ни на кого не похожа. Это что-то невероятное…

– Короче, тебя зацепило.

– Это бы ладно! Стал бы я тебе звонить, если бы меня просто зацепило. Понимаешь, она почему-то уверена, что мы с ней непременно должны пожениться. Она была уверена в этом с того самого мгновения, когда мы впервые друг друга увидели.

– Пошли ее на хрен, – энергично предложил Павлик.

– Я не могу.

– Почему?

– Она мне нравится. Я же тебе поэтому и звоню! Она мне нравится безумно. Она ни на кого не похожа! Она маленькая, нежная и серьезная, и у нее фиалковые глаза, и такие плавные движения, словно она танцует – только без музыки. Я ее как увидел, сразу подумал, что она – фея. Ну это, конечно, метафора, понятное дело, но она в самом деле удивительная. И она разбирается в литературе. У нее феноменальная память на стихи и вообще… Ну, что ты об этом думаешь?

– По-моему, у тебя тропическая лихорадка, – уверенно сказал Павлик. – Или что-нибудь не менее опасное, определенно. Человек в здравом уме, да еще в твоем возрасте, да еще с таким сексуальным опытом не станет захлебываться слюной только потому, что к нему в квартиру явилось существо женского пола. Даже если это существо эфемерно и прекрасно.

– Нет у меня никакой лихорадки, – рявкнул Астраханцев. – И перестань умничать, сейчас не время. Я не знаю, что делать, а ты…

– Что тебя, собственно, так взбаламутило?

– Я же тебе объясняю: она утверждает, что я должен на ней жениться.

– Так женись! – предложил Павлик. – Раз не хочешь послать ее, ничего другого тебе не остается. В жизни все просто, парень: либо ты делаешь одно, либо другое. Выбор за тобой. И он всегда очень простой, поверь мне! Если тебе нравится эта баба…

– Ее зовут Люба, – голос Астраханцева на секунду заледенел.

– Если тебе нравится эта Люба и ты не хочешь ее упустить…

– Я не могу ее упустить!

– Тогда лови момент. Подчиняйся своим желаниям, иначе сожаления будут жрать тебя по ночам, как москиты. И к тому моменту, как придет время скопытиться, они обгложут тебя до костей. А так умрешь счастливым, попробовав все, что тебе преподнесла судьба на блюдечке с голубой каемочкой.

Астраханцев бурно дышал в трубку, лихорадочно конструируя свое будущее.

– Ты боишься, – укорил его Павлик. – А женщины этого не прощают. Смотри, будешь долго думать, бабочка упорхнет. Набегаешься тогда, размахивая сачком…

Мысль о том, что Люба может исчезнуть, пока он отсутствует, напугала Астраханцева до дрожи в коленях. Открывшееся шестое чувство подсказывало ему, что Амалия ничего не знает о Любе, не поможет ее найти, если вдруг что, и след феи затеряется навсегда. Он полетел в магазин и принялся швырять в тележку все, что, по его мнению, должно показаться Любе вкусным: сыр «бри», кальмары, соус «песто», лапшу ручной выделки, зефир в шоколаде, дикий рис, замороженные белые грибы и даже розовую соль с ложечкой из можжевельника, которая стоила бешеных денег. Он надеялся, что она оценит его добычу и возьмется кашеварить. Возможно, увидев ее с половником в руках, он поверит в то, что она никуда не сбежит.

Тем временем Люба, закончив беглый осмотр библиотеки, решила заглянуть-таки в спальню. Ей казалось, что это самое показательное место в доме холостяка. Там-то ей станет ясно, что собой представляет Грушин. Застелена ли постель, чистое ли белье, валяются ли повсюду вещи или аккуратно висят в шкафу? Ну и еще тысяча мелочей может рассказать женщине о том, что собой представляет мужчина. Есть шанс, конечно, что перед ее приездом хозяин сделал генеральную уборку. Нет, вряд ли. Ведь он хотя и показал, где находится ключ от спальни, все же запер ее!

Достав из шкатулки серебристый ключ, Люба почувствовала себя женой Синей Бороды, отправившейся на поиски приключений. На свою голову, разумеется. Замок мягко щелкнул, впуская ее в запретную комнату. Войдя, Люба остановилась на пороге и затаила дыхание.

Эта комната принадлежала женщине. Вне всякого сомнения. Чего стоил один только чванливый комод, на котором теснились баночки с кремами. Здесь же были пузатые флаконы духов, деревянные гребни и небрежно брошенные серьги с эмалью. На ватных ногах Люба подошла к шкафу и раздвинула зеркальные панели. Шкаф был набит платьями, блузками, шарфами всевозможных расцветок. Одежде было тесно, и Любиному сердцу тоже на миг стало тесно в груди.

Как такое может быть?! Ленка сказала, что Грушин холостяк, что он одинок как пень в лесу, что у него никогда не было прочных отношений ни с одной женщиной. Единственный роман закончился несколько лет назад. Однако спальня говорила о другом. Все здесь дышало женским присутствием. Низкая широкая кровать была накрыта шелестящим покрывалом, отделанным рюшами, и нежно пахла розами и жасмином. Большеголовая фарфоровая кукла, сидевшая в кресле, смотрела на Любу немигающим взором инквизитора. Люба попятилась.

Бежав из спальни, она заперла ее на ключ, вернула ключ на место и бросилась на свой диван. Нет, разумеется, не на свой, а на тот, что был отведен ей в качестве временного пристанища. Ей хотелось убаюкать свою растерянность, но, уткнувшись носом в мягкую спинку, она неожиданно горько разрыдалась.

Как все несправедливо! В ее жизни не сбылось ничего – ничего из того, что она загадала для себя, во что верила и чего ждала с самой юности. Не случилось сумасшедшей любви, страсти, которая выдергивает тебя из обыденности, как ураган выдергивает из земли столетний дуб, забрасывает его в небеса и крутит там, словно щепку, пока с силой не швырнет вниз. В своих грезах Люба готова была даже к ужасному исходу, лишь бы довелось пережить нечто особенное.

А теперь получалось, что она добровольно согласилась на отношения, в которых, возможно, будет много хорошего – и уважение, и понимание, – но не будет того главного, что казалось ей непременным условием счастья. Она, как ныряльщик, выскочивший из глубины с добычей, внезапно обнаружила, что в ее раковине нет жемчужины.