– Первым делом давайте отбросим вьетнамца, – предложил О’Дей.

– Всегда что-то бывает в первый раз, – сказал я.

Генерал не улыбнулся. Во время того древнего конфликта он выглядел всего на восемьдесят лет и был инициатором какой-то стратегии, а потому все еще чувствовал себя уязвимым. Кейси Найс заполнила неловкую паузу:

– Мы пришли к выводу, что стрелок или заказчики наняли местные криминальные элементы для поддержки. Или просто получили разрешение действовать на их территории. Или сделали и то и другое.

– Весьма вероятно, – ответил я. – Если только заказчиками не были сами вьетнамцы. Может быть, ниточка тянется к правительству. Может быть, они собираются вторгнуться в Россию.

– Ты серьезно?

– Не слишком, – сказал я. – Я согласен с вами. Они наняли местных.

– В таком случае для них будет вопросом гордости и дисциплины не сообщить полиции ничего важного. В результате у нас нет ничего, если не считать нашего неполного и не слишком убедительного сценария.

– В нем нет ничего неполного. Во всяком случае, с точки зрения Хенкина.

– Мы считали, что он прилетел в Париж для того, чтобы убедить нас и британцев в том, что Дацев не имеет к выстрелам в президента Франции никакого отношения. Вы согласны?

Я кивнул.

– Он сказал, что Дацев отказался бы участвовать в любой предварительной проверке.

– А служба французской внешней разведки заверила нас, что Хенкин хотел убедить всех в желании стрелка произвести неточный выстрел. И тут, скорее всего, он прав. Пуля прошла левее и немного ниже. Москва утверждает, что Дацев никогда не промахивается. А левее и ниже очень похоже на подпись Котта из Арканзаса. Мы это видим на бумажных мишенях.

– С балкона стрелял не Котт, – сказал я.

О’Дей поднял голову.

– И откуда ты это знаешь?

– Служба внешней разведки пришла к выводу, что стрелок сидел за кадкой для растений. Но Котт целый год тренировался стрелять из положения лежа. Это похоже на сон. У каждого есть свое привычное положение. Котт не стал бы садиться за кадкой.

О’Дей кивнул.

– Хорошая новость, – сказал он.

– Но Хенкин этого не знал, – вмешалась Кейси Найс. – Он мог лишь утверждать, что Дацев всегда поражает цель. Так что Хенкин был всем доволен, пока его не застрелили. И тут все становится совершенно непонятно. Сначала считалось, что это не Дацев, теперь же получается, что стрелял он. Потому что Дацева и Хенкина связывают особые отношения, но Котт и Карсон не могли знать Хенкина.

– Встань, – сказал я.

– Что? – удивилась Кейси.

– Встань и сними туфлю.

– Зачем?

– Просто сделай то, что я прошу.

Она встала.

– Какую туфлю?

– Любую.

Я поднялся на ноги, а Кейси сняла левую туфлю. Затем я пересек комнату и встал у двери. Как и всякая деревянная дверь в этом месте, она представляла собой крашеный деревянный прямоугольник размером примерно шесть футов и шесть дюймов на два фута и шесть дюймов.

– Представь, что это стеклянная панель. Предположим, ты знаешь, что она очень прочная, и у тебя есть только один шанс разбить ее каблуком туфли. Один хороший сильный удар. Покажи мне, в какое место ты его нанесешь.

Она немного помедлила, затем, прихрамывая, подошла ко мне и перевернула туфлю так, что та превратилась в оружие. Затем застыла.

– Я слишком мало знаю о таких вещах. Тут требуется представление о физике твердых материалов.

– Дацев, Котт и Карсон также не профессора. Положись на инстинкт.

Я видел, как Кейси выбирает точку. Наконец она неуверенно подняла туфлю и слегка переместилась, словно пыталась перебрать все возможные варианты.

– Рассказывай, что ты думаешь.

– Не стоит наносить удар близко к краю, поскольку это приведет к тому, что отколется кусочек, и ничего больше.

– Хорошо.

– И не в самый центр. Тогда сила удара распределится равномерно, уйдет к краям и затухнет. Панель может прогнуться, как кожа барабана, если я ударю в центр.

– Так куда ты нанесешь удар?

– Чуть в сторону от центра, но не слишком далеко, чтобы приложенная сила распространялась асимметрично. Тогда придет на помощь внутреннее давление.

– Покажи.

Она бросила на дверь последний взгляд, подняла туфлю и имитировала мощный удар, в результате которого каблук оказался внутри левой верхней четверти. Если б размер двери соответствовал размеру пуленепробиваемого щита в Париже, точка, которую выбрала Кейси Найс, находилась бы в пятистах миллиметрах от левого края и немногим больше семисот миллиметров от верха.

– Второй, а не первый выстрел должен был прикончить президента. Назначение первого – разбить стекло. Так что он не промахнулся. Он попал туда, куда целился.

* * *

Кейси Найс допрыгала на одной ноге до своего места, села и надела туфлю.

– Думаю, Хенкин понимал это с самого начала. Служба французской внешней разведки пришла к выводу, что, скорее всего, стрелял Дацев. Хенкин приехал в Париж, рассчитывая, что их стрелок вне подозрений, но все, что он увидел, свидетельствовало об обратном.

– Любой из троих снайперов мог сделать этот выстрел, – сказал Шумейкер.

– А как насчет следующего? Я думаю, именно он беспокоил Хенкина. Потому что стрелок должен был переместить точку прицеливания на шесть дюймов вверх и вправо, чтобы попасть в цель. И очень быстро. Это чертовски сложно сделать, если речь идет о расстоянии в тысячу четыреста ярдов, поскольку дуло необходимо сдвинуть на семь тысячных дюйма. Не больше и не меньше, быстро, легко, свободно и очень спокойно. У стрелка не будет времени на проверку и вдох. Если стекло разобьется, цель сразу начнет двигаться. В лучшем случае метаться как безумная. В реальности агенты прикрыли президента своими телами через две секунды… Подумайте хорошенько. Вы стреляете, затем перемещаете ствол на семь тысячных дюйма и делаете следующий выстрел быстрее, чем я вам сейчас рассказываю. Для такого требуется сверхъестественное мастерство. Если же верить Хенкину, Дацев таким мастерством обладал.

– Хорошо, мы заметно продвинулись, – кивнул О’Дей. – Стрелок – Дацев.

– Хенкин именно так и думал, – продолжал я. – Я наблюдал за ним. Он был крепким орешком, но у него имелись слабости. Например, мрачное настроение утром из-за того, что пришлось рано встать. Но особенно он не переживал, на тот момент ему предстояло провести чудесный денек в Париже, и он считал, что это чужая проблема, которая его не касается. Возможно, моя. Он даже заплатил за мой завтрак. Но после того, как были брошены кости, день перестал быть веселым. Он понял, что ему придется вернуться домой с плохими новостями, чего ему совсем не хотелось. В чем-то он был настоящим бюрократом.