Вот это — самое интересное.

Иришка, у которой тут же находятся все данные фабрики, клянется, что, дескать, запретила «Машец» перечислять им деньги, пока не разберутся с браком, но я знаю, что это — ложь. Обычное бессвязное Иришкино вранье, не способное обмануть саму Иришку.

Прелесть нашего положения я понимаю мгновенно. И в состоянии оценить осторожность полученного нами massage, в котором нет ни слова ни о соглашении, ни о претензиях — явно поработал канадский юрист. Они обещают посетить нас в конце мая.

Итак, у нас нет договора, о чем — о возможности чего — я сто пятьдесят раз предупреждал этого шута в юбке. Фильтры текут, клиенты звонят и лезут на стену, договоров — ноль, нашу несчастную контору парализует намертво.

И это — не последняя новость.

Следующая такова: нежданно-негаданно мне, на ночь глядя, звонит Борис, спрашивает, поступила ли нам следующая партия — ему, дескать, надо еще тридцать пять штук — при том, что за истекший месяц он привез всего-навсего шесть частично оплаченных договоров. Я говорю ему по-дружески: «Коля, забудь о новых фильтрах, пока не продашь те, что есть, и не дашь план продаж — пятьдесят единиц в месяц, ведь ты его подписал, не так ли?». Шифоньер спорит — что-то бурчит про содействие, про период становления.

Какой период становления — представительство работает уже полгода?

Утром звонит уже не он, а его тренинг-менеджер, старая мымра, состоящая у нас на окладе — и орет, как резаная, что на складе нет фильтров. Она несет какую-то околесицу, в чем-то винит нас, например, что мы отпустили в отпуск Хоменко. «Вас забыли спросить!», — отвечаю я ей, но унять ее нет возможности. Ей нужен скандал, ссора. Ей нужно обвинить нас, неважно, в чем. И, не стесняясь в выражениях, я советую ей попросту закрыть рот. Потому что мне, видите ли, все ясно и с Борисом, и с его Ярославским представительством. Я побожиться готов, что Борис двинул наши фильтры за наличные или перекрутился на них. И крутился бы впредь — не направь я в Ярославль директиву, напоминающую наполеоновский приказ.

Директива точно соответствует нашим инструкциям и Положению об их паршивом представительстве. Нерентабельное представительство подлежит закрытию — либо преобразованию в агентство или в магазин-салон. Если при этом им нужен складской запас, вопрос подлежит обсуждению. Никаких новых продуктов до ревизии и сверки накладных. Никаких новых продуктов до выхода на плановые показатели по S1Q, М2, М4.

В городе Ярославле начинается паника, который городок не помнит со времен княжеских междоусобиц.

Целый день нам звонили какие ярославские люди — а на следующий день на фирму прискакали молодой парень-менеджер и женщина-представитель моих лет. Оба тряслись и заикались. Парень косился, как дикий конь и все норовил понизить голос. Мы обогрели и обласкали их. И когда, наконец, они обрели дар речи, пошли подробности, одна другой круче. Картинка выглядела так: получив мою директиву, шифоньер объявил представительство распущенным, фирму — обанкротившейся, меня — изменником и врагом. Он потребовал, чтобы ему немедленно сдали всю наличность, словом, заметался, как крыса по раскаленной плите. К нам он должен был прибыть завтра с отчетом. Меня интересовало одно: фильтры. Сколько фильтров свел у нас Борис? Оба не могли ничего сказать. Мне показалось, что парень сейчас заплачет.

Конечно, мы могли начать служебное расследование, перевести его в уголовное дело, вчинив дяде Борису судебный иск — но Иришка взяла дело в собственные руки. Назавтра предполагалось высвистать Санька с бригадой, чтобы построить дядю Бориса. И я спросил себя: какого черта? Это ее фирма и ее фильтры. Это ее Борис. Пусть разбирается с ним, как хочет. И укатил домой.

И, конечно же, назавтра меня потащили на сцену.

В сборе была вся банда — и шифоньер сидел посередине. С видом подсудимого. Верней, подследственного. Вот на кого мне было наплевать. Меня попросили доложить обстановку — что я и сделал, не переходя на личности, вежливо и кратко. Как просили. Ни фильтров, ни денег. Товарищу Борису в течение полугода оказывали всяческое содействие, вплоть до того, что послали ему двадцать пять кресел для зала обучения. Купили все, вплоть до мойки для демонстрации нашего несравненного фильтра. Мне, менеджеру, было велено идти Борису на встречу во всем, что и имело место. Между тем, плана не было, одни просьбы, жалобы и пожелания. Накануне ко мне пришла Шлитман, и конфиденциально залучив в кабинете, объявила, что Борис собирается открыть собственное дело — ей он проболтался, что нашел тридцать тысяч долларов США для старта, так не знает ли она адрес R-Can? Факт тот, что Борис решил просто подняться на нас или использовать нас, как им, Ире и Саше будет угодно услышать — и не вникая больше в детали, мы должны здесь и сейчас принять решение, давать ли делу ход. Изловить его с договорами, сделанными задним числом, труда не составляет — и я ткнул в Бориса пальцем.

Кстати — он приехал без денег.

И я знал, почему. Да и теперь это не было секретом. Борис пригнал из Германии две машины вместо одной, купив обе на занятые деньги. Он не сумел сбыть одну, как рассчитывал — и ему срочно понадобились деньги. Наши деньги. Попроси он их — я не только разрешил бы, но и убедил бы Иришку, потому что шифоньер был нашим первым и единственным представителем. Но — он не попросил.

Теперь он сидел, понурясь, большой, сильный, коротко остриженный мужчина в тирольской куртке — и на него противно было смотреть. Он не сидел бы вот так вот посреди нашего с Хоменко кабинета, если б не знал, что я спроворю ему уголовное дело в миг.

Пока суд до дела, мы тихонько разговариваем с Сережей, парнем из Сашиной бригады. Жаль, что он не работает у нас, у него хорошо устроена голова, кулаки на месте — мне он напоминает бригадиров, которые «ходили» подо мной, когда сам я «ходил» под статьей 151, часть 2 — частное предпринимательство — Уголовного кодекса СССР. То было хорошее время, и парни были хорошие. Но — он уже работал у Саши. Все стоящие ребята всегда пристроены. Санек, между тем, уводит Бориса в комнату менеджеров, вкручивает ему что-то тихо, настойчиво, битый час, потом возвращается и объявляет, что если мы хотим, чтобы существовало Представительство в Ярославле, не надо травмировать нижнего акробата. Надо ехать в Ярославль завтра же — и разбираться на месте с представительством, органами и бандитами.

Я говорю Иришке, что не поеду. Хочу, чтобы она сама расхлебала эту кашу.

Может быть, такие разборки научат ее уму-разуму. Как выясняется: нет. Они едут в Ярославль, и по возвращении я слышу ту же песню: как она защищала меня от нападок.

И я не испытываю ничего. Ни усталости, ни злости. Скверно, потому что злость говорит о том, что вам что-то небезразлично, и вы еще принимаете что-то близко к сердцу.

Фильтров они нашли там девять, из них четыре — не комплект, и сполна рассчитали Бориса. То есть они заплатили Борису — не Лере, например, и не мне. Иришка долго и обстоятельно отчитывается, как она выглядела и что сказала. Про стулья они забыли. Они даже не обратили внимания, что Борис умудрился продать одно из наших драгоценных ведер.