Да и Вы, кажется, относитесь к моему жениху довольно саркастически. Но мы с Вами просто не знали его. Это большой человек, человек крупной воли, выдержки. Это настоящий деятель. И он сумел внушить мне интерес к тем неотложным делам, которые Вы со своей стороны считаете далеко не самыми нужными и главными. И вот вместе будем работать с ним.

Чувствую ли я к нему любовь? С Вами я по-старому буду откровенна. Не знаю ничего определенно, но что-то есть. Мне нравится в нем какая-то упрямая, прямолинейная сила. Помните: „И потому, и оттого…“? Он знает, что говорит, а это, как хотите, тоже имеет прелесть. Наше сближение, как Вы, наверное, догадываетесь, подстроено моим отцом. Если Вас сколько-нибудь огорчает мой брак с Березой, то вызовите на дуэль своего милого приятеля профессора Тона — он один виноват во всем. В сущности, мне как-то все равно — венчаться, не венчаться, жить с М. А. как с товарищем, как с братом, как с мужем, но он и папа говорят, что формальный брак даст какие-то удобства и что венчание, свадебное путешествие, открытая общая жизнь вовсе уж не такая скучная чепуха. Может быть, это и действительно забавно? Попробовать?

Из моего шутливого тона Вы можете сделать справедливый вывод, что я оправилась, что мне весело, и пожалуйста, не вздумайте отговаривать меня. Слышите? Не мешайте мне и на этот раз. Ошибусь так ошибусь. Если мое положение сделается трудным, я позову Вас на помощь. Так Вы приедете в церковь, захотите посмотреть из уголка на Вашего друга в длинном платье, с цветами, с фатой? А хотите, я Вам задам вопрос в Вашем стиле (искренность, прямота и проч. и проч.)? Вы меня любите еще? Верите в какую-нибудь „возможность“? Что? Не слышу, не слышу… До свиданья.

Ваша Надежда.

Р. S. Несмотря на свою дружбу с дедушкой, я так и не знала до самой его смерти, что он завещал Вам деньги. Что бы это значило? Тут какая-то тайна».

Виноградов дочитал и снова перечитал письмо. Воскрес и осветился прежним ясным и простодушным светом образ Надежды, спокойно идущей вперед и вперед навстречу жизни, с нерастраченным доверием и любопытством, от жгучих опытов к трезвым кропотливым делам. И уже нет ее внезапной, незаслуженной им ненависти к нему, нет малодушного страха, так же как нет для нее лишнего риска в том, что произойдет через неделю…

«Может быть, это действительно забавно? Попробовать?» — с каким-то умилением перечитывал Виноградов. И дальше: «Вы меня любите еще? Верите в какую-нибудь возможность?»

Почти задыхаясь от радости, он думал: «Конечно, верю. Ученица, моя ученица! Ты возвращаешься ко мне, теперь-то уж мне не надо завоевывать тебя… Ты сама соскучишься в один месяц».

Все ему было ясно, и среди строк ее письма, полного каких-то тайных оправданий, он отчетливо слышал не только ее собственные, но и чужие, доверчиво воспринятые речи. Культура, культура, медленный труд, пассивная борьба… Но отчего тогда Береза женится на Надежде, которой «искусственные построения» и «сочиненные фабулы» нравятся больше, чем все его прямолинейные «потому» и «оттого»? Отчего не на курсистке Домбровской, восторженно вместе с доктором Розенфельдом смотрящей ему в рот?..

Поцеловав письмо, Виноградов спрятал его в карман, походил по комнате, распахнул окошко, подышал вкрадчивым, сладким, странно тихим и теплым воздухом, радостно улыбнулся и начал подробно мечтать о том недалеком времени, когда Надежда уйдет от Березы к нему.

Через неделю, одетый в великолепный фрак, в первый раз в жизни заказанный у известного портного, и в тончайшее благоухающее белье, красиво подстриженный и выбритый, Виноградов ехал по Финляндской дороге в вагоне первого класса и вез с собою роскошный, дорогой букет из чайных роз. Он сел в поезд с таким расчетом, чтобы попасть не к началу венчания, а к концу, и действительно, когда он вошел в переполненную дачниками деревянную церковь, жениха с невестой уже водили вокруг аналоя. Двое незнакомых Виноградову шаферов-студентов шли за Надеждой — один с венцом над ее чуть-чуть склоненной головой, а другой с кончиком длинного белого шлейфа в руке. Единственный шафер Березы, немного знакомый Виноградову журналист Козлов, в длиннейшем сюртуке с чужого плеча и в ярко-желтых штиблетах, выступал за женихом, широко расставляя ноги, как какой-то лапчатый гусь. Как всегда, чувствовала себя смущенной эта маленькая, идущая не в ногу и спотыкающаяся кучка людей, и только один Береза, в суконной блузе с новеньким узким ремешком, не способный забыть ни на минуту о своей писательской славе, хранил самодовольное спокойствие на лице.

— Хо-хо-хо! — услыхал Виноградов позади себя веселый задыхающийся хохоток. — Нечего сказать, друг! Чуть венчания не прозевал.

Он обернулся и увидал профессора Тона в застегнутом пальто, сияющего, таинственно прикладывающего руку к губам.

— Не ходите за решетку, — продолжал Тон, — будем стоять вместе. Ведь я здесь как родитель, контрабандой. Да каким он, однако, франтом! Какой букетище закатил! Ну что, как живем?

Профессор шептал Виноградову на ухо, обдавал его своим страшно горячим дыханием и поталкивал упругим каменным животом.

Но вот священник поздравил новобрачных и дал поцеловать им крест. Оглушительно громко запели певчие. Без малейшего волнения увидел Виноградов, как поцеловались Надежда и Береза и как они пошли прикладываться к образам. Даже было странно: вот он видит ее, свою возлюбленную, свою союзницу и будущую подругу, после непривычной тяжкой разлуки, видит ее с другим, с ее избранником-мужем, и ему ужасно весело, и этот муж кажется ему не мужем, а каким-то подставным лицом. «Не утешаешь ли ты себя, Виноградов, — думалось ему, — не стараешься ли заглушить этим эффектным удовлетворением свою прежнюю застарелую тоску?» Хотелось смеяться, шутить, делать изысканные жесты, и все время ощущались мягкие ботинки, тонкое белье, безукоризненный фрак. Вот Надежда идет от алтаря под руку с мужем, спокойно улыбающаяся, светлая, как облако, вот сияют ее широко раскрытые глаза. Поцеловалась с отцом, спокойно ждет его. Виноградов переложил на левую руку букет, низко наклонился и поцеловал ее затянутые в перчатку пальцы. Потом протянул цветы.

— Поздравляю, — сказал он вслух.

«Люблю», — сказали его глаза.

— Спасибо, — ответили ее губы, и ничего не ответил взгляд.

Уже нельзя было медлить, и Виноградов обратился с поздравлением к Березе.