— Конечно. Есть директор ЦРУ, госсекретарь и президент. И все же, кто такой Дрозд?

— Я отниму у вас лишь несколько минут. — Не ответив на вопрос Гарри, мужчина вынул из кармана пиджака часы. — Это семейная реликвия, зрение у меня стало слабым, а на них легче разобрать время. Две минуты, мистер Лэтем, и я уйду.

— Но раньше покажите мне ваши документы, и надеюсь, что они настоящие.

— Разумеется. — Незнакомец поднес карманные часы к лицу Гарри и, нажав на головку, отчетливо произнес: — Здравствуйте, Александр Лесситер. Я ваш друг, доктор Герхард Крёгер, нам надо поговорить.

Глаза Гарри внезапно потеряли фокус, зрачки расширились, он уставился в пустоту.

— Привет, Герхард, — сказал он, овладев собой, — как мой любимый косторез?

— Отлично, Алекс. Как вы себя чувствуете, вы уже гуляли сегодня по нашим лугам?

— Да что с вами, док, ведь сейчас ночь. Вы что, хотите, чтоб меня сожрали доберманы? О чем вы думаете?

— Извините, Александр, вы правы; я почти весь день оперировал и чувствую себя не менее усталым, чем вы... Но расскажите мне, Алекс: когда вы в воображении встречались с теми людьми из американского посольства, что происходило?

— Да, собственно, ничего. Я отдал им все, что принес, и теперь мы несколько дней будем это разматывать.

— Отлично. А что еще произошло?

— Мой брат звонил из Парижа. Они выслеживают подозрительную машину. Мой младший брат — славный малый, он вам понравится, Герхард.

— Не сомневаюсь. Это он работает в отделе консульских операций, верно?

— Да... А почему вы меня об этом спрашиваете?

Его собеседник снова приподнял карманные часы, дважды нажал на головку, и глаза Гарри Лэтема прояснились и на сей раз окончательно.

— Вам действительно надо поспать, Гарри, — сказал человек, назвавшийся Дроздом. — Вы меня просто не понимаете. Попытаемся поговорить завтра, о'кей?

— Что?..

— Я свяжусь с вами завтра.

— Зачем?

— Разве вы не помните? Господи, вы действительно совсем измочалены. Я называл вам директора ЦРУ, госсекретаря... президента, Гарри. Я имею от всех них полномочия — ведь вы этого хотели, так?

— Несомненно... о'кей. Я именно этого и хотел.

— Поспите, Шмель. Вы это заслужили.

Дрозд поспешно вылетел, закрыв за собой дверь, а Гарри Лэтем как робот прошагал к кровати и рухнул на нее.

* * *

— Кто такой Дрозд? — спросил Гарри. Было утро, и трое ответственных сотрудников разведки сидели, как и накануне, за большим столом для совещаний.

— Вы звонили мне два часа назад, — сказал шеф американской резидентуры. — Я разбудил самого директора, но он никогда не слышал о человеке с такой кличкой. Ему, как и вам, Лэтем, она показалась весьма глупой.

— Но он же приходил ко мне! Я видел его, говорил с ним. Он был у меня!

— О чем вы говорили, мсье? — спросил представитель французской разведки.

— Я не помню... собственно, я просто не знаю. Держался он вполне нормально, задал мне несколько ничего не значащих вопросов... а потом... я просто ничего не помню.

— С моей точки зрения, Лэтем, — вмешался бригадный генерал из британской МИ-6, — вы прожили чрезвычайно напряженные — да нет, черт подери, — немыслимо трудные три года. А вдруг — я говорю это, ничуть не умаляя вашего выдающегося интеллекта, — у вас появились галлюцинации? Я видел, как у оперативных агентов, живших двойной жизнью, возникали болезненные фантазий и они ломались, испытав лишь половину того, через что прошли вы.

— Я не сломался, генерал, и у меня нет фантазий.

— Давайте вернемся назад, мсье Лэтем, — сказал француз. — Что произошло, когда вы прибыли в долину Братства?

— А-а. — Гарри несколько минут не мог собраться с мыслями, потом вдруг все прояснилось. — Вы имеете в виду аварию. Ей-богу, это было страшно. Многое затянуто туманом, но я помню крики, истерические вопли. Я понял, что лежу под грузовиком и на голову мне давит что-то тяжелое, металлическое — я в жизни не чувствовал такойболи... — И Лэтем произнес, все, что запрограммировал доктор Герхард Крёгер; окончив, он поднял голову и посмотрел на собеседников ясными глазами. — Все остальное я вам уже рассказывал, джентльмены.

Сидевшие за столом переглянулись, и каждый с явным смущением покачал головой.

— Послушайте, Гарри, — мягко начал американец, — в течение нескольких ближайших дней мы вместе с вами просмотрим все, что вы нам принесли, о'кей? А затем вы получите долгий отпуск. Вы его заслужили, о'кей?

— Я хотел бы слетать в Париж повидать брата...

— Конечно, никаких проблем, хотя он и работает в отделе консульских операций, а это не самый любимый мною отдел.

— Как мне известно, он неплохо справляется.

— Черт побери, он отлично справлялся, — вставил резидент ЦРУ, — когда играл в хоккей в команде «Айлендер» в Манитобе, Я тогда работал в резидентуре в Канаде, и, сказу я вам, этот крепыш прибивал к стенке спортсменов посильнее себя — такого я никогда не видел. Он мог бы стать знаменитостью в Нью-Йорке.

— К счастью, — сказал Гарри Лэтем, — я уговорил его бросить это жестокое занятие.

* * *

Дру Лэтем проснулся в своей мягкой постели в номере люкс отеля «Мёрис» на рю де-Риволи. Поморгав, чтобы прогнать сон, он посмотрел на телефон и набрал номер обслуживания в номерах. Раз уж немцы платят за все, надо заказать бифштекс с двумя яйцами и овсяную кашу со сливками. Завтрак обещали подать через полчаса. Дру вытянулся, почувствовав под левым плечом выпуклость пистолета, затем снова закрыл глаза, решив отдохнуть еще несколько минут.

По двери царапнуло что-то металлическое. Странный звук... очень странный! Внезапно внизу, на улице, послышался треск отбойного молотка — однако как рано ремонтники начали работу... Необычно... ненормальнорано! Ведь еще не совсем рассвело! Дру схватил оружие и, соскользнув с кровати вжался в дальнюю стену. Дверь распахнулась, и сноп пуль прошил постель, разорвав в клочья матрас и подушки под оглушительный грохот за окнами. Лэтем прицелился и сделал пять выстрелов по фигуре, черневшей в проеме двери. Человек рухнул лицом вниз; отбойный молоток на улице умолк. Дру выпрямился и кинулся к убийце. Тот был мертв, но, падая, видимо, схватился за грудь и разорвал плотно облегавший его черный свитер. На груди у него была татуировка — три маленькие молнии. Блицкриг. Братство.

Жан-Пьер Виллье стоически выслушал обвинения Клода Моро.

— Это был очень мужественный поступок, мсье, и можете не сомневаться, мы занимаемся этим автомобилем, но поймите: случись что-нибудь с вами, и вся Франция ополчилась бы на нас.