Герцен умел излишне строго относиться к самому себе и был безусловно правдив в своих чувствах и признаниях, которые выплескивал на бумагу в письмах.

Пока «нет ни одного человека, — жалуется он в письме Наташе вскоре после приезда в Вятку, — который хотел бы понять меня или мог бы. Без симпатии я не могу жить…».

Герцену везет. После унылого одиночества в толпе чужих ненавистных людей он обретает своих «подснежных друзей».

В эмиграции, на берегах Темзы, даже внезапно налетевшее воспоминание о них согревает душу: «В этом захолустье вятской ссылки, в этой грязной среде чиновников, разлученный со всем дорогим, без защиты отданный во власть губернатора, я провел много чудных, святых минут, встретил много горячих сердец и дружеских рук».

Среди них учитель вятской гимназии А. Е. Скворцов и юная наивная девушка с твердым характером, немка Паулина (Полина) Тромпетер (ставшая женой Скворцова), заброшенная судьбой в русскую глухомань, без языка, без средств. Своим участием, пониманием они оставили память на многие годы, скрасили его подневольное существование. И Герцен не остался в долгу: поддержал их в жизни, дал ей «ход», направил, помог.

Летом 1835 года Герцен сближается с семейством Эрн — с Гавриилом Каспаровичем (чиновником особых поручений при губернаторе), его матерью Прасковьей Андреевной, а главное, сестрой Гавриила, двенадцатилетней Машей — Марией Каспаровной, другом на всю жизнь. В дальнейшем она выйдет за немецкого музыканта Адольфа Рейхеля, станет деловым помощником лондонского изгнанника (лишенного прав российского состояния) и отважно выполнит свою конспиративную миссию связной между Россией и Западом. (На ее адрес пойдет вся тайная герценовская корреспонденция.) Свои детские впечатления от знакомства с этим необыкновенным человеком Мария перенесет на страницы своих поздних мемуаров: «Как теперь помню его оживленную физиономию, его серые живые глаза; худой, среднего роста, с огромным бантом (на галстуке). Герцен дал совет везти меня в Москву и отдать в пансион». Эта новая жизнь в доме И. А. Яковлева повернет ее судьбу.

Герцен не мог не привлечь внимания вятских обитателей. Сильный аккорд внесла в его жизнь встреча с Витбергом. В нем он нашел истинно «созвучную душу».

Знакомство с архитектором происходит в начале ноября 1835 года, вскоре по прибытии Александра Лаврентьевича в ссылку. Создатель проекта грандиозного храма Христа Спасителя на Воробьевых горах, «великий человек, великий художник, испытавший верх славы и верх несчастия», оказывается оклеветанным, выброшенным из жизни, «задавленным правительством с холодной и бесчувственной жестокостью».

Герцен посвятил в «Былом и думах» целую главу судьбе художника в России и представил один из типичнейших примеров этой «повести» «длинного мученичества», назвав Витберга одной из «колоссальных фигур». Он размышлял об этом еще со времен Вятки, пытаясь «пером симпатии» передать потомству историю этого человека. Во многом благодаря Герцену талант Витберга и впрямь стоит теперь в ряду с большими российскими зодчими — Баженовым, Росси — достаточно рассмотреть чертежи и планы его грандиозных проектов. Однако из-за превратностей жизни ссыльного значительных монументальных сооружений ему так и не удалось возвести. Украшал как мог Вятку — павильонами и садовыми сооружениями, построил храм в честь Александра Невского, а главное, фанатично продолжал совершенствовать свое творение.

За два с половиной года, вместе проведенных в ссылке, Герцен «видел, как под бременем гонений и несчастий» угасал этот сильный человек, вступивший в неравную борьбу с «приказно-казарменным самовластием».

А история этого противоборства такова.

Император Александр видел в победе над Наполеоном Божий промысел и, когда война была на исходе, поклялся возвести храм во славу Спасителя. 25 декабря 1812 года обнародован его указ «О построении в Москве церкви Христа Спасителя…» (в ознаменование благодарности к промыслу Божию за спасение России от врагов) и открылся конкурс проектов.

Молодой художник, швед по происхождению, окончивший курс с золотой медалью, бросает свои занятия в Петербурге и целые месяцы отдает новой работе. «Исполненный религиозной поэзии» проект Витберга поражает императора Александра I, все более склонявшегося к мистицизму. Встреча его с «восторженным, эксцентрическим и преданным мистицизму» творцом, который умеет «говорить камнями», заканчивается назначением Витберга главою строительства.

Проект Витберга, выигравший конкурс, «был гениален, страшен, безумен — оттого-то Александр его выбрал», считал Герцен. Поражающее описание великого замысла и историю созидания памятника находим в герценовских мемуарах.

Местом возведения храма была выбрано лучшее из лучших мест: «От подошвы Воробьевых гор началось отступление» Наполеона, здесь «преломилась его сила». По замыслу архитектора надо было эту символическую гору «превратить в нижнюю часть храма, поле до реки обнять колоннадой и на этой базе, построенной с трех сторон самой природой, поставить второй и третий храм, представлявшие удивительное единство».

«Храм Витберга, как главный догмат христианства, тройственен и неразделен» и, по мнению Герцена, не идет ни в какое сравнение с новыми церквями «на индо-византийский манер», которые в царствование Николая строит Тон[23].

«Нижний храм, иссеченный в горе, имел форму параллелограмма, гроба, тела; его наружность представляла тяжелый портал, поддерживаемый почти египетскими колоннами; он пропадал в горе, в дикой, необработанной природе. Храм этот был освещен лампами в этрурийских высоких канделябрах, дневной свет скудно падал в него из второго храма, проходя сквозь прозрачный образ рождества. В этой крипте должны были покоиться все герои, павшие в 1812 году, вечная панихида должна была служиться о убиенных на поле битвы, по стенам должны были быть высечены имена всех их, от полководцев до рядовых».

Герцен по памяти передавал главные мысли архитектора великого замысла, разработанные с глубочайшей верой, «до мелких подробностей и везде совершенно последовательно христианской теодицее и архитектурному изяществу».

Образ Воробьевых гор, где художником-страдальцем был заложен храм Спасителя в память войны, «сильно потрясшей умы в России», каждый раз чудесным образом возникал в судьбе Герцена, никогда не изменившего своей юношеской клятве. Этот символ поведения свободного человека, посвятившего жизнь всеобщим интересам, так и остался их с Огаревым путеводной звездой.

Витберг отправился в ссылку еще с надеждой одолеть своих врагов, оклеветавших его, святейшего из смертных, не способного постигнуть все «судебные проделки» и не попасться в сети мафии (как бы выразились теперь). Как повелось, торжествовала толпа плутов, «принимающих Россию — за аферу, службу — за выгодную сделку, место — за счастливый случай нажиться».