Ручей протекал в низкой и сырой ложбине, густо заросшей ольхой и тальником. Поэтому, когда молодые люди добрались до воды, их ноги вымокли от росы, а в волосах запутались мелкие веточки и сухая трава. Сергей скинул сюртук, расстегнул и снял с себя рубашку, потом, слегка помедлив, избавился и от нижней рубахи.

Настя отвернулась. Впервые она находилась рядом с чужим, обнаженным по пояс мужчиной. Она отошла на некоторое расстояние, тщательно вымыла руки, сполоснула лицо. Искоса поглядывая в сторону поэта, Настя попыталась вытащить из волос шпильки, чтобы распустить прическу, но волосы спутались настолько, что все ее попытки избавиться от нелепого сооружения на голове не увенчались успехом. Она беспомощно посмотрела на молодого человека, и он тут же направился к ней, вытирая полотенцем плечи, грудь и плоский живот. Для служителя муз, проводящего, по рассказам кумушек, большую часть времени за письменным и обеденным столами, он был прекрасно сложен. Широкие плечи и хорошо развитая мускулатура говорили о том, что поэт достаточно часто, если не регулярно, занимается спортом.

Настя поспешно отвела глаза. Бесспорно, он совсем не похож на того сибарита и обжору, каким его представляли матушкины подруги. Она не заметила даже намека на жировые отложения, а золотистая от загара кожа так притягивала, так манила прикоснуться к ней, что девушке даже пришлось на секунду зажмуриться и строго-настрого приказать себе не делать этого. Вполне достаточно, что она, не подумав о последствиях, только что поцеловала его в щеку.

Накинув полотенце на плечи, Фаддей некоторое время наблюдал за попытками девушки избавиться от шпилек. Потом присел рядом с ней на камень и принялся молча вынимать их из ее волос. Настя подставила ладонь, принимая от него шпильки, а когда его пальцы нечаянно касались ее кожи, она слегка вздрагивала от крошечных, едва ощутимых электрических разрядов. Они порождали странное чувство, что она знает Фаддея Багрянцева всю жизнь, а слабое журчание воды, посвист пичуги в молодом, ракитнике, облака, которые незаметно превратились в изящные вологодские кружева, — все это лишь необходимое дополнение к ощущению безмерного покоя и счастья, которое теперь неразрывно связано для нее именно с этим человеком.

Мужские пальцы бережно разбирали прядки ее волос, освобождая их от шпилек. А Насте хотелось, чтобы они вообще не кончались, тогда Фаддей был бы рядом с ней подольше.

— У вас прекрасные волосы, Настя! — сказал вдруг Сергей тихо. — Я впервые вижу такую красоту!

— Спасибо за комплимент, — пробормотала она смущенно. — Я бы очень хотела помыть голову, принять ванну, но это сейчас невозможно.

— Насколько мне известно, в городе есть приличная гостиница. Думаю, мы сумеем там не только отдохнуть, но и привести себя в порядок.

Ратманов осторожно освободил ее от остальных шпилек. Волосы тяжелой мягкой волной хлынули ей на плечи и спину. Настя, вздохнув с облегчением, расчесала их и заплела в одну косу, убрала выбившиеся прядки за уши и с благодарностью посмотрела на поэта.

— Вы становитесь просто незаменимым человеком, Фаддей! — улыбнулась она.

— Не искушайте меня, Настя, прошу вас! — Он мягко привлек ее к своей груди, и ей вновь захотелось прижаться щекой к теплой загорелой коже, и если уж быть до конца откровенной, то более всего на свете она мечтала сейчас дотронуться до нее губами. Но это желание было равнозначно прыжку в воду с самого высокого моста, а на подобный серьезный поступок надо было еще самым серьезным образом настроиться. Поэтому она лишь коснулась кончиками пальцев его ключицы, не подозревая, что этот невинный жест заставит Фаддея вздрогнуть, как от молниеносного удара, и еще крепче сжать девушку в своих объятиях. — Настя, — почти простонал он. — Сжальтесь надо мной! Мне нестерпимо хочется поцеловать вас, но я не могу воспользоваться своим случайным преимуществом перед Сергеем. Я до сих пор считаю вас его невестой, и для меня этот поцелуй будет равнозначен преступлению.

«Господи, — подумала Настя про себя, — почему эти глупые приличия постоянно мешают ему воспользоваться своим преимуществом?» Она отстранилась от него и почти весело взглянула на слегка побледневшее лицо, или это ей показалось, и просто тень от облаков легла на его щеки, затуманив глаза и очертив под ними темные круги…

— Пойдемте, Фаддей, — девушка подала ему руку. Сергей осторожно сжал ее, изо всех сил уговаривая

Себя не думать о ней как о женщине, которая стала для него самой близкой и желанной за столь короткое время. И совершенно невозможно предугадать, что его ждет в будущем. Скорее всего он сойдет с ума или окончательно влюбится в нее. И первое предпочтительнее второго. Слепая страсть ни к чему хорошему не приведет, а любовь слишком редкое и сильное чувство, чтобы надеяться, что оно когда-нибудь настигнет его.

Так думал граф Ратманов, помогая своей ничего не подозревающей невесте выбраться из зарослей. По полотенцу, на котором их дожидался обед, прыгало несколько вездесущих воробьев, а на верхушке стога пристроились две черно-белые подружки-сороки. Их разочарованию не было предела. Люди не только с аппетитом пообедали, но и забрали с собой остатки провизии. Сварливо переругиваясь, птицы слетели вниз, но более ловкие воробьи успели выхватить у них из-под клюва самые лакомые остатки обеда, оставив оскорбленным подругам лишь скорлупу от яиц и несколько пустых кукурузных початков.

Тем временем коляска, которую тянули трофейные кони, въехала с проселочной дороги на тракт, тряска уменьшилась, и Настя неожиданно уснула, уютно прижавшись к плечу своего спутника. Засыпая, она вспомнила о матери, но теперь уже без обычного чувства вины и сожаления. Не может быть, чтобы ее мама не отбилась от гостей и ее несносного жениха. Ведь она так ловко и умело распоряжалась по дому и командовала слугами в Красноярске! А папины друзья и служащие, бывалые мужики, которые прошли огонь и воду и только что с медведем не спали в обнимку, побаивались ее и в то же время уважали, хотя она никогда не повышала на них голоса, не ругала и не оскорбляла. Да и папа остерегался лишний раз с ней спорить. Настя улыбнулась сквозь сон, вспоминая виноватое лицо отца, когда мама неожиданно вернулась из гостей и застала его и Курея распивающими «Смирновскую» на полу гостиной у жарко горящего камина. Настя сидела рядом с ними и вовсю уплетала картошку, испеченную на углях, запивая айраном, который Курей привез в подарок своему другу и брату. Мама сделала большие глаза, выхватила из рук десятилетней дочери замызганную деревянную пиалу и метнула ее в стену. Чаша разбилась прямо над папиной головой, и в следующее мгновение мужчин словно ветром сдуло из гостиной. А на следующее утро Настя услышала из маминой спальни глуховатый голос отца. Папа оправдывался, словно нашкодивший гимназист перед попечительским советом…

Голова ее постоянно соскальзывала с мужского плеча, и Настя обхватила Сергея обеими руками за шею. Граф, удерживая одной рукой вожжи, второй обнял девушку за талию, и так, прижавшись друг к другу, они продолжали свое путешествие в сторону Самары.

Дорога то взбегала на увал, густо поросший лесом, то резво бежала вниз и пересекала одну долину за другой. Слева и справа мелькали села, утонувшие в садах, огромные баштаны с заметными там и сям балаганами сторожей. Потом дорога опять шла вверх, и перед Сергеем открывались прекрасные картины южнорусской природы, щедрой на краски и разнообразие ландшафтов. Дыхание спящей, доверчиво прильнувшей к нему девушки касалось его щеки, и это непривычное для него ощущение наполняло его душу предвкушением того, что все его надежды и мечты вот-вот исполнятся. Он вздохнул полной грудью. Не так уж и плоха, оказывается, жизнь, если есть на что надеяться!