Плыть домой пришлось против течения. Но руки у меня сильные, выгреб. Причалив к мосткам, я отнес в дом узел с бумагами. Мирка встретила меня стрекотом. Взлетев на плечо, попыталась лизнуть, но, ощутив вкус сажи, чихнула и заругалась. Я погладил ее, снял с плеча и пустил гулять. После чего, скинув узел на лавку, прихватил топор и вернулся к реке. Отогнав лодку к недалекой заводи, промерил глубину веслом и опустил в воду узел с монетами. Он ухнул на дно, всколыхнув водоросли. Те поколебались и снова вытянулись на поверхности. Теперь, чтобы найти клад, надо очень постараться. Я вернулся к мосткам, достал весла из уключин и одно за другим зашвырнул к середине реки. Затем топором проломил днище лодки. Снизу забил ключ. Бросив топор на мостки, я подвел лодку к их краю, выбрался, и уперся в корму ногами. От толчка лодка пролетела с пяток метров, затем замедлилась, но все же выбралась на стрежень. Течение подхватило ее и унесло. Вот и ладно. Теперь, если и найдут, то ничего не докажут.

Подобрав топор, я вернулся в дом, где, заперев дверь, подвесил «светляк». Боеприпасы с «Дерринджерами» я сгрузил в сундук, запер его и занялся бумагами. Просмотр не затянулся: ничего интересного. Расписки, заемные письма, купчие… Я свалил их в горн и поджег. Затем взял книгу, присел рядом и, выдирая листы, стал бросать в огонь, предварительно их просматривая. Тросканцы учитывали каждый пенни. Если верить записям, они вытянули из провинции за пять лет почти десять тысяч крон. Огромные деньги! Чернорабочий здесь получает пять силли в месяц, ремесленник – до десяти, столько же отпускают солдату. Сюда входит питание, обмундирование и жалованье. За тысячу крон можно купить поместье, причем приличное, дающее право на титул. Вот ведь пиявки! Правильно сделал, что убил.

Как явствовало из бумаг, выручку отделение в Иорвике отправляло в столицу. Я успел до инкассации. Согласно книге на дне сейчас лежали свыше тысячи крон в золоте, серебре и меди. Плюс оборотный капитал. Блин! Когда утихнет шум, присмотрю себе поместье. Заживем! Балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Я хмыкнул. Шуберта здесь нет, и французских булок – тоже, но это пустяк. Заберу Иллинн с детьми, сделаю ее домоправительницей, детям подберем учителей. Да я сам их буду учить, чтобы не скучать. Железяки пусть идут в пень! Они мне в Руднике надоели, и вообще я ленивый. Буду сидеть в кресле и глядеть, как пейзане жнут ниву. Или ниву пашут? Без разницы. Смотреть, как другие работают, – удовольствие. Тем временем пересмотрят приговор, и я вернусь в Россию. На прощание подарю поместье Иллинн. Сделаю Тибби черром…

Я зевнул и бросил обложку в огонь. Она задымила, запахло горелой кожей. Я добавил углей, достал кошелек Иззи и высыпал из него монеты. Пустой кошелек отправился в огонь. Пока все догорало, я стащил рубаху и умылся в бочке. Рубаху швырнул в угол – Салли постирает. Размешав в горне пепел, загасил «светляк». Спать хочется.

* * *

Разбудил меня Тибби. Он молотил в дверь так, что я чуть не спрыгнул культями прямо на пол. В последний миг спохватился, натянул штаны и прикрепил протезы с сапогами. Рубашку надевать не стал – жарко.

– Мастер Айвен! – зачастил мальчик, едва я открыл дверь. – Скоро полдень, а вы не открываете. Салли приходила и ушла. Мы тревожились.

– С чего? – зевнул я. – Дверь закрыта, значит, я в доме. Ночью дежурил, поэтому днем сплю. Зачем будить?

– Простите, мастер! – смутился мальчик. – Я подумал… Вы же ничего не знаете! Убили главного тросканца!

– Да ну? – изобразил я удивление. – Кто?

– Немой слуга. Забрал деньги, бумаги и уплыл. Лодку нашли в миле от Иорвика. Он проломил ей дно, но лодку, полузатопленную, прибило к берегу.

«Быстро они!» – подумал я.

– За немым выслали погоню. Но многие сомневаются, что поймают. Почему он так сделал, мастер?

– Наверное, из-за денег.

– А бумаги зачем?

– Из-за гадючества – хотел отомстить. Наверное, его обидели. Думаю, бумаг уже нет. Он их или сжег, или в реку выбросил.

– В городе тоже так говорят. Грех, конечно, но люди радуются: тросканцам многие задолжали. Мастер Зак закрыл лавку и отпустил меня домой – покупателей нет. Все празднуют.

– Это правильно! – согласился я.

Тибби внезапно умолк и уставился на мою грудь.

– Мастер…

– Пулевые раны, – сказал я с досадой. – Давно зажили. Ничего страшного.

– Я не знал, что вы воевали.

– Пришлось. Вот что, – я полез в карман и достал кошелек, – если у всех праздник, то и нам не грех. Купи продуктов и приходи с мамой и девочками. Не забудь про сладости. Будем веселиться.

Тибби зажал монеты в кулак и убежал. Я вернулся в дом, где умылся и оделся. После чего выгреб из горна золу и выбросил в реку. Девочки у Иллинн глазастые, заметят, что жег бумаги.

Праздник кипел, когда в ворота заколотили. Тибби вскочил, но я знаком велел ему сидеть. Если это стража, лучше самому. Не стоит пугать детей. Но это был Лэнс. Он держал на поводу оседланных коней.

– Опять съёрд? – вздохнул я.

– Нет, мастер! – покрутил он головой. – Черра…

– Что с ней?

– Жар, лихорадка. Не встает.

«Что ж вы такие квелые? – огорчился я. – Испортили праздник!»

– Мэгги просит поторопиться, – добавил Лэнс, заметив выражение моего лица. – Черре худо.

«Сам за нее не просишь, – подумал я. – Ну да. Чего горевать о злючке?»

– Я скоро!

Сообщив гостям новость, я поручил им Мирку и забежал в дом, где захватил медицинскую сумку. Есть у меня такая: Тибби сшил. На клапане, как положено, красный крест. Аппликацию делала Салли, а после спрашивала, что она означает…

К дому Оливера мы доскакали вмиг. Лэнс увел коней, а выбежавшая Мэгги повела меня в дом. Я удивился, что этим занимается кухарка, но забивать голову не стал. Не наше дело.

Покои Бетти размещались неподалеку от отцовских. Меня там ждали. На столике у кровати стоял тазик с водой, лежало полотенце и присутствовал подсвечник. Пока я мыл руки, Мэгги зажгла свечи. Как только я закончил, она взяла подсвечник и направилась к кровати. Толковая у Лэнса жена.

Бетти выглядела неважно. Красные пятна на щеках, мутный взгляд и обметанные губы. Я положил ей ладонь на лоб. Она вздрогнула. Когда у человека жар, прикосновение прохладной руки болезненно. Так… Температура под сорок. Точнее не определишь, градусника у меня нет. Имплант такой функцией не обладает. Я склонился над больной.

– Покажите язык!

Она высунула его на всю длину. Обложен. Я сделал знак Мэгги приблизиться.

– Теперь откройте рот и скажите «А-а!».

– А-а…

Горло красное, но налета нет. Ангина? Похоже, но лучше проверить.

– Снимите с нее рубашку!

Мэгги метнула в меня возмущенный взгляд.