— Марокканцы, они не говорят, они кричат. Я слышала, есть автомат, делать тишину.

— Пулемет?

— Нет. Шум — автомат делает тихо. Соседи кричат — автомат помогает.

По-моему, я понял, о чем она: я видел рекламу в газете. Маленькое устройство на батарейках, снижающее уровень шума в помещении. Я точно не знаю, как оно работает, но оно улавливает внешние шумы, определяет длину волны нежелательного звука и испускает антиволну тишины, чтобы заглушить его.

— Я хочу звонить, заказать автомат. Вы мне поможете?

— Сейчас?

— Нет, не сейчас. Сперва у меня появятся деньги, потом буду звонить. Вы мне поможете?

— Хорошо.

— Трудно жить с животными. Очень трудно. Вы же понимаете.

— Знаю.

— Никакой культуры. Не как вы.

— Спасибо.

— Друг познается в беде. Spasiba.

— Пожалуйста.

Два часа. Кладу «Робинзона Крузо» в рюкзак — буду читать на работе. Хоть бы сегодня там было спокойно. Запираю дверь и сажусь в машину.

Сегодня я доехал легко и быстро. А вот в блоке, вместо спокойствия, — сплошная активность и разговорчивость. Я всех выгоняю с поста сиделки и достаю «Робинзона Крузо» из рюкзака. Не успеваю даже открыть, как звонит телефон.

— Ты думаешь, если убьешь меня вечером, мои силы не возрастут?

— Кармель, я тут пытаюсь работать.

— Ты обращаешь больше внимания на своих пациентов, чем на свою девушку.

— Неправда. Я только что всех прогнал.

— Ты весь мир прогоняешь из своей жизни, потом бегом бежишь в свой бедлам, и зачем? Прогнать своих пациентов из своей жизни? А смысл?

— Я не виноват, что в реальности мало смысла.

В дверях появляется Ибрахим Ибрахим.

— Ты вечером приедешь?

— Я тебе попозже позвоню.

Кладу трубку.

— Ну, что?

— У меня есть на груди змея?

— Я ее не вижу.

— Ты ведь не говоришь это, чтобы я чувствовал себя лучше? Да?

— А зачем мне надо, чтобы ты чувствовал себя лучше?

— Можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— У тебя есть права?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, что мать заставляла меня брать уроки вождения? Она годами на это откладывала деньги.

— Но ты не сдал экзамен.

— Да. Я ездил на уроки в Иерусалим на автобусе каждую неделю. Я выходил на центральном автовокзале, переходил на другую сторону большой площади, а потом шел к парковке отеля «Хилтон». Там в машине меня ждал инструктор.

— А зачем ты мне все это рассказываешь?

— Ты когда-нибудь был в «Хилтоне»?

— Внутри — никогда, но я знаю, где это.

— Обычно там были и другие ученики, они либо приезжали к «Хилтону» вместе со мной или уже ждали в машине, и мы по очереди ездили по городу. Они знали, что я из Наблуса, но им было все равно.

Я пытаюсь листать «Робинзона Крузо», слушая подростковые воспоминания араба, но, сдается мне, сейчас у нас будет очередной монолог Ибрахим Ибрахима, а значит, самое лучшее — притвориться, что слушаешь его, и надеяться, что он сам вскоре устанет от своей истории и оставит вас в покое. Я кладу книгу в сторону.

— Однажды я ехал на автобусе в Иерусалим, и уже опаздывал на занятие. Когда автобус остановился на центральном автовокзале, я вышел и побежал к «Хилтону». Как всегда, в автобусе было много солдат, и вот, один из них — девушка — как только увидела, что я сошел с автобуса и побежал, тоже выскочила из автобуса и погналась за мной.

— Это девушка, которую ты потом убил?

— Я говорю о том, что было пять лет назад.

— Ага. Извини. Продолжай.

— Наверное, я выглядел подозрительно, когда соскочил со своего места, как только мы остановились. Как будто я подложил в автобус бомбу или что-то еще. Конечно, я этого не делал.

— Конечно, не делал.

— Я просто опаздывал, вот и все.

— Конечно.

— Ну и вот, я иду через большую площадь, бегу к машине инструктора, а девушка-солдат бежит за мной. Ей примерно столько же лет и она примерно вдвое меньше меня, но у нее автомат, и хотя я знаю, что не сделал ничего такого, я бегу быстрее и надеюсь, что она поймет, что ей не надо меня преследовать. Но я оглядываюсь, а она у меня на хвосте. И я бегу быстрее, но и она тоже. Я перебегаю улицу, и она тоже. И я бегу через площадь, и она тоже. И все вокруг смотрят на меня, а я думаю: «Беги, беги, все, что мне нужно — добежать до машины своего инструктора, и он скажет ей, что все в порядке, что он меня знает, что я не террорист, он скажет ей, чтобы она оставила меня в покое».

— Ну и он сказал?

— А самое забавное, что когда я добежал до парковки возле «Хилтона», я не мог ничего сказать.

— Почему?

— Я не знаю. Может, я запыхался. Не знаю. Может, я был слишком напуган, чтобы говорить. А может, я боялся, что он за меня не заступится. Или что он сдаст меня, вместо того, чтобы заступиться? И вот я стою перед ним, чуть не теряю сознание от страха и оттого, что бежал, как сумасшедший, и через десять секунд подбегает девушка и становится рядом со мной, и я думаю: «Ну все. Мне конец». И тут она говорит инструктору: «Простите за опоздание, но движение было просто ужасным, и мы целую вечность добирались до автовокзала». Он отвечает: «Ладно, садитесь скорее, вы, двое, а то я уже собирался плюнуть и уехать». А она ему: «Спасибо, что подождали нас, — а потом поворачивается ко мне и добавляет, — сегодняшнее занятие мне нельзя пропустить, я завтра сдаю экзамен».

— Ну и она сдала?

— Я не знаю. Я знаю только, что я не сдал.

— Да, ты говорил мне.

— Можно мне идти?

— Конечно.

— Спасибо, — говорит Ибрахим Ибрахим и покидает меня, чуть заметно поклонившись.

Хвала Господу за змею, которая не дает ему поддерживать разговор более пяти минут. Хотя, может, он просто вспомнил что-то важное, что должен сказать самому себе. Да кто знает. Так или иначе, это мой шанс почитать.

Я открываю книгу и в течение пяти, а то и десяти минут мне удается на самом деле почитать. А потом, словно бы догадываясь, что помощник медсестры занят чем-то более важным, чем какой-то чокнутый больной в фиолетовом, ко мне забредает Амос Ашкенази, держа в желтых пальцах трясущейся руки синюю чашку. Его фиолетовая футболка пахнет так, как будто он в ней спал последние три недели.

— У нас сегодня есть молоко?

— Я вообще-то читаю.

— А. Извини.