Куин подумал, как бы сложилась его жизнь, если бы не было того первого раза, ошеломившего его. Конечно, он тысячу раз заново переживал тот роковой вечер, иногда всем сердцем желая, чтобы его никогда не было. А иногда старался удержать в памяти все воспоминания – так умирающий, должно быть, цепляется за жизнь.

Это произошло на премьере «Фиделио», и сопрано, которая должна была петь партию Марцелины, внезапно заболела. Вивиана была дублершей. Костюмерша не могла натянуть на ее густые волосы огромный парик, который требовался для роли. Куин, наблюдая за их бесплодными усилиями, тихонько сидел в уголке, ибо в то время это было единственное, что позволяла ему Вивиана.

Но он желал овладеть ею так же сильно, как костюмерша желала затолкать волосы Вивианы под этот чертов парик. И то и другое выглядело безнадежно. Куин преследовал ее как одержимый почти месяц. А костюмерше повезло еще меньше, ибо парик был сделан для женщины, не обладавшей такими длинными и густыми волосами, как у Вивианы.

В приступе отчаяния костюмерша схватила ножницы и, когда Вивиана кивнула в знак согласия, отхватила часть волос. Они рассыпались вокруг стула Вивианы. Парик надели, а Куин, улучив момент, когда на него не смотрели, подобрал прядь волос Вивианы и осторожно завернул ее в носовой платок. На следующее утро Вивиана стала лондонской знаменитостью и любовницей Куина.

До того как костюмерша в отчаянии не обрезала ей волосы, локоны иссиня-черным каскадом падали до ее талии. А потом они выглядели обрубленными. Куина это не трогало. Они могли бы обрить Вивиану наголо, и ему было бы все равно, только бы смотреть в ее глаза. Он убеждал себя, что способен заглянуть в ее душу.

О, каким глупым мальчишкой он был! Каким неопытным! Каким легковерным! У Вивианы не было души. Ее сопротивление, простодушный взгляд, с каким она смотрела на него, – все было жестоким обманом. Она играла с Куином, как кошка играет с мышью – с глупой мышью. И в конце растерзала его когтями, как это делают кошки.

Но и сейчас Куин теряет время, думая о Вивиане. Впереди показался первый фермерский дом. Куин увидел дородную крепкую женщину, которая стояла возле аккуратного забора, развешивая на нем свежевыстиранное белье. Милая старая миссис Чандлер. Куин помахал ей рукой. Лицо женщины осветила широкая улыбка.

У Куина потеплело на сердце: еще есть на свете кто-то, кто рад его видеть.

Может быть, не так уж плохо заниматься арендаторами. Куин окинул взглядом большой опрятный дом, позади которого располагались скотный двор и другие постройки. Старый амбар, казалось, немного обвалился.

Миссис Чандлер повесила последнюю вещь и поспешила к воротам:

– Вот и молодой мистер Куин. Давно уж в деревне, и все нет времени зайти ко мне?

Куин смущенно улыбнулся и пожал протянутую мозолистую руку.

– Миссис Чандлер! Надеюсь, вы здоровы?

– Да, можно сказать, здорова, – ответила женщина. – А вот Филип сидит дома, растянул лодыжку и злится. Не зайдете ли посидеть с ним немножко?

– Обязательно, – ответил Куин.

Миссис Чандлер открыла ворота и жестом пригласила его войти.

– Похоже, каменная стена вашего амбара заваливается внутрь в южном углу, – заметил Куин, шагая с миссис Чандлер по дорожке.

– Ах да, амбар в печальном состоянии, – согласилась женщина, искоса взглянув на него. – Вы не собираетесь починить его в этом году?

Куин остановился и внимательно посмотрел на нее:

– Да. А разве у нас есть выбор? Миссис Чандлер ответила с кислой улыбкой:

– Да, это хорошо, но вы можете, осмелюсь сказать, отложить ремонт до следующего года. Филип пытался починить амбар еще два года назад... а в том году мы из-за дождей потеряли большую часть урожая. Ведь никому не нужно заплесневелое зерно, правда?

Куин был удивлен. Он всегда считал отца сторонником усовершенствований. Почему допустили, что амбар Чандлера рушится? Определенно дело было не в деньгах, имение приносило огромный доход.

Куин вспомнил длинный список всего того, что требует ремонта, который Херндон подсунул ему, едва он приехал в имение. Вероятно, пора внимательно прочитать его. Неожиданно нужды имения и арендаторов перестали раздражать Куина, а превратились для него в реальные заботы. Он положил руку на плечо миссис Чандлер:

– Завтра я привезу сюда Херндона.

Миссис Чандлер просияла и распахнула дверь в дом.

Покидая после ленча Арлингтон-Парк, Вивиана находилась в состоянии крайнего нервного возбуждения. На этот раз она приезжала к парадной двери величественного дома Уинвудов в сопровождении любимого грума лорда Чесли. Поблагодарив леди Элис за прием, Вивиана села на лошадь и, развернув ее, обратилась к груму:

– Спасибо. Теперь можешь возвращаться в конюшню. Я хочу отправиться далеко отсюда, побыть на свежем воздухе.

Грум нахмурился:

– Вы уверены, миледи? Мне велели вас подождать.

– Так ты и подождал, – сказала, обернувшись, Вивиана, уже направлявшаяся к конной тропе. – Но я буду чувствовать себя виноватой, если задержу тебя и помешаю исполнять свои обязанности.

Бросив на Вивиану недовольный взгляд, грум тронул поводья и проехал мимо нее. Вивиана проводила его взглядом и облегченно вздохнула. Впервые за все утро, с тех пор как они выехали из дома, она почувствовала, что может свободно дышать. Словно внутри у нее была часовая пружина и кто-то воткнул ключ в ее голову и закрутил эту пружину так туго, что она могла в любую минуту лопнуть. Вивиана хотела как можно быстрее умчаться подальше от Арлингтона... и от Хилл-Корта тоже.

Ленч, казалось, длился бесконечно. Леди Уинвуд держалась чопорно и подчеркнуто вежливо, страдальческое выражение не сходило с ее лица. Вивиана отвечала ей холодной вежливостью, пока не поняла, как отчаянно леди Элис пытается создать у слуг иллюзию полного согласия между ними. Вивиана заставила себя теплее относиться к матери Куина. Сама же леди не последовала ее примеру. Или, возможно, это было ее обычное поведение. Этих англичан никогда не поймешь.

В любом случае сейчас Вивиане не хотелось возвращаться и сидеть в четырех стенах. Бешеная скачка – вот что ей нужно сейчас. В Хилл-Корте она никому не нужна. У детей сегодня были уроки. Лорд Чесли занят со своим управляющим. А папа, ну, он-то обитал где-то совсем в другом мире: мире музыки, единственном месте, где он чувствовал себя по-настоящему счастливым. У Вивианы не было желания беспокоить отца. Она слишком хорошо помнила, как он был несчастлив, когда в течение полутора лет у него совсем не было работы, которой он был лишен из-за ее упрямства и жестокости Джианпьеро.

Вивиана медленно двигалась по следам грума, уже исчезнувшего за деревьями. Через четверть мили она доехала до тропы, поворачивавшей на север. Это была тропа, как предупреждал Чесли, по которой никто не ездил. По ней можно было добраться до деревни. Вот и прекрасно. Побыть вдалеке от людей – этого сейчас и желала Вивиана.