Милиционер опять начал заводиться:

— Евсеевна, ты мне вопросом на вопрос не отвечай, зубы мне не заговаривай! Объявилась внучка или нет?

— Ну… Ну… — протянул Иваныч.

И тут взгляд гостя натолкнулся на детские туфли, стоявшие перед печкой.

— А это что такое? Откуда у вас? Значит, точно объявилась. Покажите, где прячете!

Он хотел было ринуться к печке, но Евсеевна перегородила ему дорогу.

— Ну, объявилась, и что с того? Только как объявилась, так и упорхнула обратно.

Милиционер взревел раздраженно:

— Ты же врешь и не краснеешь, Евсеевна! Но я расколол вас по всем правилам сыскного дела. Задал вопрос-ловушку, а вы, лопоухие, в нее и угодили. Думаете, я не в курсе, что ваша внучка Дашенька умерла? А другой у вас отродясь не было! То есть если у вас кто-то в доме и есть, то никак не ваша внучка.

Толстый дядька отодвинул старуху, подошел к печке, резко отодвинул занавеску. И — отшатнулся, увидев трясущееся, с уродливой гримасой на черном лице, страшилище непонятного пола, бившееся словно в эпилептическом припадке и дико вращавшее глазами.

— Это что за чудо у вас тут такое? — растерянно спросил он, тыча в Таню, успевшую наскоро измазать лицо сажей и изображавшую из себя убогую. — Откуда?

Задернув занавеску, Евсеевна спокойно объяснила:

— Из самой Москвы девчушку на днях привезли. Семья богатая, эти, как их называют, «новые русские», а в дочку их бес вселился.

— Бес? — испуганно переспросил тонким голоском милиционер. — Что, прямо-таки и бес?

— Прямо-таки и бес! — заявила старуха. — Самый настоящий, из преисподней. И зовут его…

— Вилимон! — завыла из-за занавески Таня, вспомнив имя, которое вычитала в книжках Иваныча. — Вилимон мне имя! Я сею безумие и разбиваю сердца! И пожираю души! Дайте мне душу Сережки, дайте мне ее прямо сейчас! Она такая вкусная, такая аппетитная…

— Пусть ваша одержимая заткнется! — проорал милиционер, уже не на шутку перепугавшись. — А то я стрелять в нее буду!

Кажется, он в самом деле попытался извлечь пистолет, потому что Иванычу и Евсеевне стоило больших усилий успокоить его.

— А что вы ее у себя в доме держите? — спросил наконец милиционер опасливо. — Господи, это же такая же тварь, как в «Экзорцисте»! Она у вас тоже по стенкам ползает и головой на триста шестьдесят градусов вращает?

— Дайте мне душу, дайте мне его душу… — прохрипела, давясь от смеха, Таня, в результате чего милиционер снова впал в истерику.

— Вот видишь, что с детьми тех бывает, кто слишком о деньгах печется? — спросила строго Евсеевна. — У родителей денег куры не клюют, а в ребенка черт вселился. Ну, я и пытаюсь вылечить, беса изгнать…

— Не заметно что-то, что она вылечивается, — буркнул милиционер.

— Вы бы, Сергей Павлович, на недельку раньше заявились! — Иваныч кашлянул. — У вас тогда от тех безобразий, которые бес в теле девчушки вытворял, глаза на лоб полезли… Сейчас-то она смирная, вреда не причинит, поэтому из сарая, где на цепи сидела, сюда перевели.

— Вы это, того, поосторожнее! — пригрозил милиционер. — Мне тут детских трупов не надо! Ладно, закрою глаза на бесовщину. А, кстати, как беса-то выгоняют?

— Примерно как глиста выводят, — ввернула старуха. — Ах, да, тебе ж это ведь знакомо, Сережка. Между прочим, те, у кого черви в брюхе были, потом бесам особенно легко подчиняются. Так что смотри, как бы зараза демоническая на тебя не перескочила…

Запуганный до смерти милиционер засобирался.

— А вы чего приходили, Сергей Павлович? — спросил Иваныч.

Уже из сеней до Тани донесся голос участкового:

— Дело в том, что люди из Москвы, очень серьезные люди, ищут девочку. Таней Волковой зовут, десяти лет. Отличительная примета — длинные черные волосы и медальон золотой на шее… Может статься, она здесь где-то появилась. Тому, кто девочку найти поможет, награду предлагают…

От этих слов у Тани сжалось сердце. Вот, значит, какое у нее настоящее имя — Таня.

— Никакая это не Таня Волкова, нашу кличут Машей…. Машей Зайцевой, вот! И сам видел, ей не десять, а все пятнадцать! — заявила безапелляционным тоном Евсеевна. — Волосы у нашей короткие, медальона же никакого в глаза не видели. Так что иди прочь, Сережка, и доложи тем, кто тебя к нам послал, что никакой такой Тани десяти лет у нас нет!

— Ладно, Евсеевна, извини, если что не так. Вижу, нет у вас девчонки. А скажи, бес на меня точно не перекинется?

— А чего Таню-то ищут? — встрял Иваныч.

Но Евсеевна, приказав мужу «прикрыть хлебало», вышла с милиционером из дома и повела к калитке.

Иваныч вернулся в комнату.

— Все, Дашенька, опасность миновала! Точнее, не Дашенька, а Вилимон. Ведь вот баловница, точно в моей книжке умной имя подсмотрела…

Девочка спрыгнула с печки:

— Я не Даша, а Таня, меня так зовут.

Старик замахал руками:

— Дашенька ты, Дашенька! Тебе ведь у нас хорошо, да, внученька? Может, чайку с сухариками хочешь? Или бабушка, если что, пампушки испечь может. Правда, они у нее или подгорают или сырыми внутри выходят…

Вернулась Евсеевна и, крестясь, отвесила земной поклон иконе, висевшей в красном углу.

— Насилу избавились от Сережки-глистогона! Ну ничего, он теперь кому надо доложит, что у нас нет никакой такой десятилетней девочки.

— Но ведь это же меня ищут, вероятно, мои родственники… — начала Таня. Но старуха топнула ногой:

— Не родственники, а те, кто тебя убить хотел, Дашенька!

— Нет, я не Дашенька, а Таня, — насупившись, произнесла девочка, в упрямстве мало чем уступавшая старухе. — И я хочу вернуться в город. Отпустите меня!

Старики надвинулись на нее. Евсеевна запричитала:

— Не видишь разве, внученька, тебе там будет плохо. Те люди найдут тебя и довершат то, что в первый раз не удалось. Ведь это изверги! Убьют тебя, как нашу Дашеньку!

Таня бросилась к двери, но Иваныч поймал ее, притащил назад. А Евсеевна принесла ей дымящийся напиток, приказав его выпить.

— Не хочу! — вскрикнула Таня.

А старуха взяла ее за ухо и прохрипела:

— Значит, пей через не хочу! Видишь же, только у нас тебе схорониться можно. И чего в город тебя тянет? Там ничего хорошего, там только бесы в человечьем обличье живут! А у нас сытно, покойно, размеренно. И любим мы тебя с Иванычем, как родную. Даже больше.

Что правда, то правда, однако Тане хотелось вернуться к своим настоящим родственникам. Она оказалась пленницей этих двух эксцентричных стариков.

— Ну, пей! — приказала Евсеевна.

Таня поднесла к губам кружку — и вдруг у нее мелькнула мысль: а ведь неспроста бабка поит ее своим отваром. Да, он в рекордно короткие сроки помог выздороветь, но что если помимо этого напиток препятствует тому, чтобы к ней вернулись воспоминания? И если она будет пить его регулярно, то, не исключено, вообще никогда не вернутся. А это именно то, что требовалось Евсеевне и Иванычу…