Гости обернулись как один. Легкий шум, поднятый общим движением, сменила гробовая тишина, но вскоре я различил быстрое, взволнованное биение сердец и увидел, что у одних кровь прилила к щекам, а у других отхлынула от лица, оставив по себе мертвенную бледность.

В числе последних была королева Ангрии. Она оперлась на стену. Взгляд остекленел, лишился всякого выражения и казался бездушным, как у трупа, рот приоткрылся, на лбу выступила испарина. И не мудрено, что она была потрясена, ошеломлена, сражена наповал, не мудрено, что все прочие остолбенели и утратили дар речи.

У камина, выпрямившись во весь рост в ярком свете канделябра, озаряющего лицо, словно луч солнца вперил в него указующий перст, стоял герцог Заморна, монарх Ангрии. А рядом, почти касаясь юного короля, залитый тем же янтарным сиянием, видимый так же отчетливо, до последней мелочи, стоял его призрак! Никак иначе не могу я назвать это видение, обращенное к нему лицом к лицу, – так похожее в каждом движении, в каждой черточке, что никто не сумел бы сказать, где субстанция, а где тень. Плоть и кровь смотрели друг на друга, мрачно насупясь: глаза сверкали в глаза, губы кривились и брови хмурились, словно в зеркале; обе лучезарные главы были вскинуты с одинаковой заносчивостью, а каштановые кудри в малиновых отблесках огня вились на висках так густо, что казалось, ни один из двоих не может похвастать и лишним волоском. Все зрители разом вздрогнули, когда тот, что стоял справа, сделал шаг вперед и, поклонившись с холодным воинским изяществом, промолвил, смеясь вспыхнувшими очами:

– Сыновья и дочери племен Уэлсли, Перси, Фидена, все вы давно знаете Артура Августа Адриана Уэлсли, герцога Заморну, маркиза Доуро и короля Ангрии; познакомьтесь теперь с его братом-близнецом, Эрнестом Юлием Морнингтоном Уэлсли, герцогом Вальдачеллой, маркизом Альгамским и наследным принцем Веллингтонии.

Не могу описать последовавшую сцену; не могу даже припомнить ее отчетливо. Мои чувства были в полном смятении. Все ринулись к камину, посыпались восклицания, многие тянули руки с теплыми словами приветствия, но громче всего звучал буйный хохот обоих подобий, словно глас трубы в грохоте водопада. Наконец шум немного улегся, и я смог оглядеться.

Мэри стояла перед ними, переводя взгляд с одного на другого, лицо у нее было взволнованное, растерянное и счастливое. Она недолго оставалась в сомнениях. Один из двоих внезапно заключил ее в объятия, и она, с рыданиями припав к его груди, прошептала:

– Так Заморна – безраздельно мой! Он всегда меня любил! Кунштюк всего лишь исполнял свой долг! Могу ли я, Адриан, смею ли я надеяться на прощение?

Он поцеловал ее в лоб; она, вспомнив, что все глаза устремлены на них, смущенно отвернулась и, высвободившись из его объятий, отошла в нишу, где осталась сидеть, вполне счастливая доказательствами верности и любви своего супруга и повелителя. Вальдачелла, как я должен называть теперь новообретенного брата, следил за невесткой глазами; уголки его губ тронула ироничная усмешка. Он подошел к мисс Лори, взял у нее маленькое, похожее на газель существо и шагнул к герцогине.

– Хм, – проговорил он, выгибая брови. – Вы как-то сказали, что девочка очень, очень похожа на своего недостойного отца, – сказали с глубоким и самым печальным вздохом. Помнится, я, как оракул, предрек, что когда-нибудь это сходство перестанет вас огорчать. Так ли это? Ответьте «да», Генриетта, или я никогда вас не прощу!

– О да, конечно! – воскликнула герцогиня, хватая прелестную крошку и ласково ее целуя. – Теперь я еще больше люблю маленькую Эмили за то, что у нее глаза Заморны!

– Вальдачеллы, правильнее сказать, – поправил он. – А вот и еще один претендент на вашу любовь!

К ним как раз подбежал Эрнест.

– Папенька, папенька! – воскликнул он. – Мне теперь можно называть вас папенькой при всех? А Заморну – дядей? А эта дама поедет с нами в замок Оронсей? Она такая добрая, и больше не плачет, и наверняка жалеет, что сердилась на маменьку.

Его отец улыбнулся и отошел к прочим гостям. Я побежал за ним.

– Брат, – сказал я, – ты еще не поговорил со мной. Это не ты пришиб меня в карете, когда мы возвращались с похорон Альмейды?

Вместо ответа он взял мою руку и стиснул в том же мягком, выразительном пожатии, которое в свое время так разбередило мое любопытство.

– Дорогой, дорогой Эрнест, – продолжал я, – думаю, я буду любить тебя куда больше, чем Артура.

Он скривил губы и презрительно меня оттолкнул.

Теперь со всех сторон все настойчивее и громче звучали требования разъяснить удивительную и пока еще не раскрытую загадку. Кузины, тетушки, дядюшки и все остальные теснились вокруг близнецов, забрасывая их сотнями вопросов: «Почему секрет сохранялся так долго? Зачем вообще было это скрывать? Кто такая герцогиня Вальдачелла? Где они с мужем живут?.. и так далее, и так далее».

– Пощадите нас, Бога ради! – воскликнул Заморна. – Если вы помолчите, я расскажу что смогу. Полной ясности не обещаю, но все, что я знаю, вы услышите. Встаньте в круг. Элиза и Джорджиана, отступите шага на два. Юлий, хватит дурачиться с малышками. Хелен, давай ко мне. Сесилия, подойди к Уильяму Перси. Нечего краснеть, я ничего конкретного не имел в виду. Миллисент, душа моя, никто о тебе не заботится – сядь вот тут, рядом с моей теткой. Юлий, черт тебя раздери, прочь с дороги! И вы тоже, Эдвард Перси! И нечего задираться, сэр! Можете стращать Вальдачеллу, если у вас такое настроение. Эффи, моя чаровница, убери с лица это изумленное выражение, и локоны тоже убери. Джулия Сидни, тетя Луиза, Агнес, Катарина, Фицрой, Мария, Лили, моя императрица Зенобия, ну-ка все разом – два шага назад!

Когда восстановилось некое подобие порядка и тишины, Заморна начал излагать нижеприведенные объяснения. Он стоял, прислонившись к каминной полке, а Вальдачелла сидел рядом, готовый в любой миг встрять с поправками и дополнениями.

– В такой же день, ровно двадцать два года назад, мы с братом вступили в этот полный тревог и радостей мир. Который был час, отец?

Герцог Веллингтон улыбнулся, слыша такой вопрос от юного великана и видя, как другой сын, ничуть не меньше ростом, глянул на него вопрошающе.

– В девять часов и пять минут пополудни восемнадцатого июля тысяча восемьсот двенадцатого года, – ответил он, – двух юных джентльменов, которым предстояло порознь и совместно явить миру образ одного негодника, представили мне в качестве принцев Веллингтонии.

Заморна фыркнул и продолжил:

– Так случилось, что Юлий, с обычной своей наглостью, меня опередил. Всего на несколько минут, однако это давало ему право первородства. Итак, он был Исавом, а я, хоть и не Иаков, будь моя мать Ревеккой, а отец – Исааком, охотно поменялся бы с ним старшинством.

– Кто бы сомневался, черт тебя дери! – перебил Вальдачелла. – Давай скорее, или я вырву бразды из твоих рук. Собственно, я так и сделаю. Леди и джентльмены, – сказал он, вставая, – при рождении мы были схожи как две капли воды: носы-пуговки в точности одного размера, глаза-блюдца равного диаметра, орущие рты неотличимой формы и одинаково вишневого цвета.