— Надеюсь, не слишком плохое, — ответил Маати.

— Как говорят, Хайем живет не на злате-серебре, а на сплетнях да вине. Меня зовут Ошай. Рад познакомиться с поэтом.

Они свернули на юг, оставив дым и гвалт позади. На узкой и тихой улице Маати оглянулся, почти ожидая, что там замаячит фигура в темном. Никого не было.

— Рассказывают, что вы приехали в нашу библиотеку.

— Так и есть. Дай-кво послал меня кое-что изучить.

— В неспокойное время вы здесь появились. Наследование престола всегда проходит тяжело.

— Меня это не касается, — сказал Маати. — Придворная политика редко доходит до свитков на задних полках.

— Я слышал, у хая есть книги времен Империи. Написанные еще до Войны.

— Верно. Некоторые — древнее, чем у самого дая-кво. Правда, собрание дая-кво объемнее.

— И все же дай-кво мудр, что им не ограничивается, — заметил Ошай. — Он ищет нечто особое?

— Сложно объяснить, — покачал головой Маати. — Не обижайтесь…

Ошай с улыбкой отмахнулся от извинений. В его лице было что-то странное — какая-то усталость или пустота в складках вокруг глаз.

— Уверен, что поэты знают многое, чего мне не понять, — сказал проводник. — Пойдемте, можно срезать путь.

Ошай взял Маати за локоть и повлек в узкий переулок. Дома здесь выглядели беднее, чем возле дворцов и даже в кузничном квартале. Ставни потрескались от непогоды. Двери на уровне улицы и на втором этаже, зимние, висели на дешевых кожаных петлях, а не на железных. На улице было мало людей и еще меньше открытых ставен. Ошай казался совершенно спокойным, хоть шел очень быстро, и Маати отбросил свою неуверенность.

— Сам я никогда не бывал в библиотеке, — продолжал Ошай. — Хотя слышал о ней удивительные истории. Такая мощь людских умов, и все это сохранилось! Обычному человеку такое не придумать.

— Пожалуй, — выдохнул Маати, стараясь не отставать. — Простите, Ошай-тя, мы уже близко к Дому Нан?

— Совсем близко, — успокоил его проводник. — За поворотом.

Но когда они повернули, Маати увидел не торговый Дом, а крошечный мощеный дворик с пересохшим прудом посреди. Немногие выходившие во двор окна были закрыты. Маати недоуменно шагнул вперед.

— Это… — начал он.

Ошай ударил его в живот. Маати растерянно отступил, поразившись силе удара. И тут он увидел в руке проводника нож, а на ноже — кровь. Маати хотел отпрянуть, но ноги зацепились за полу халата. Лицо Ошая исказилось в гримасе ликующей ненависти. Убийца собрался прыгнуть вперед, однако споткнулся и упал.

Когда Ошай выбросил вперед руки, чтобы остановить падение, и коснулся каменных плит, камень подался, и его руки погрузились по самое запястье. Мгновения тянулись как дни. Маати и Ошай не сводили глаз с камня. Ошай начал вырываться, дергать плечами… безуспешно. В его проклятиях слышался ужас. Боль в животе Маати ослабла, уступила место теплу.

Он попытался встать, но на это потребовалось такое усилие, что он не заметил фигур в темных одеждах, пока те не подошли почти вплотную. Более массивный откинул капюшон. Маати увидел спокойное широкое лицо андата. Второй, пощуплее, опустился на колени и взволнованно заговорил голосом Семая.

— Маати-кво! Вас ранили!

— Осторожно! — проговорил Маати. — У него нож.

Семай посмотрел на убийцу, который пытался вырваться из камня, и покачал головой. В молодом поэте чувствовались какие-то знакомые черты, которых Маати раньше не замечал. Умный и уверенный в себе человек. Маати невольно позавидовал юноше. Потом он заметил кровь на своей руке, опустил глаза и увидел, что его одежды почернели. Столько крови… — Можете идти? — спросил Семай, и по тону Маати понял, что вопрос был задан не в первый раз.

Он кивнул.

— Только помогите мне встать.

Молодой поэт взял его за одну руку, андат — за другую, и оба осторожно его подняли. Посреди тепла в животе Маати возникла сильная боль. Он отринул ее, прошел два шага, три, а потом мир как будто сузился. Он опять оказался на земле. Поэт склонился над ним.

— Я за помощью! Не шевелитесь. Даже не пытайтесь! И не умирайте без меня.

Маати попытался поднять руки в жесте согласия, но поэт уже убежал, крича во все горло. Маати перекатил голову набок, увидел, как убийца тщетно вырывается из камня, и позволил себе улыбнуться. В его уме мелькнула мысль, уклончивая и зыбкая, и он встряхнулся. Это важно. Очень важная мысль. Как бы ее поймать! Она связана с Отой-кво и тем, как Маати представлял себе встречу с ним, представлял много тысяч раз…

Андат сидел рядом и смотрел на него с бесстрастием статуи. Маати даже не знал, что собирается заговорить, пока не сказал:

— Это не Ота-кво.

Андат повернулся в сторону пленника.

— Да, — согласился он. — Староват.

— Нет, — с усилием выговорил Маати, — я не про то! Ота бы так не сделал. Ни за что. Он бы со мной поговорил. Это не он!

Андат нахмурился и покачал массивной головой.

— Не понимаю.

— Если я умру, — сказал Маати, пытаясь не сбиться на шепот, — скажи Семаю. Это не Ота-кво. Это кто-то другой.

Зал собраний походил на храм или театр. На наклонном полу, сидя на низких табуретах или подушках, размещались знатные семейства. За ними стояли представители торговых Домов и горожан, а дальше — ряды слуг и рабов. Воздух был наполнен благовониями и запахом человеческих тел. Идаан окинула толпу взглядом, хотя знала, что ей не положено поднимать глаза. Напротив нее стоял Адра — тоже на коленях, только с гордо поднятой головой. В кумачовых одеждах с золотой нитью, с волосами, переплетенными золотом и железом по древнему обычаю Империи, он был красив, как никогда. Ее возлюбленный. Ее будущий муж. Идаан смотрела на него, как на удачную чеканку или талантливый рисунок.

Рядом на скамеечке сидел отец Адры, весь в драгоценных камнях и парче. Даая Ваунёги сиял гордостью, но Идаан знала, что ему не по себе. Он представал перед людьми как патриарх знатного семейства, который женит сына на дочери хая, — достаточная причина для волнения. Из всех присутствующих лишь Идаан видела в нем предателя, сидящего перед человеком, сыновей которого он замышляет убить. Предателя, который притворялся, что его любимый ассасин не за решеткой, а жертва не осталась в живых. Идаан подавила злорадную усмешку.

Заговорил отец. Его голос был хриплым, мокротным; руки дрожали так сильно, что он не мог изображать традиционные жесты.

— Ко мне пришло прошение из Дома Ваунёги. Они предлагают, чтобы сын их плоти, Адра, и дочь моей крови, Идаан, соединились в браке.

Хай ждал, пока специально нанятые шептальники не повторят его слова. Зал зашелестел, словно подул ветер. Идаан прикрыла глаза веками и открыла их, только когда отец продолжил.