Когда мои глаза сфокусировались, я увидел, что мы стоим на огромной равнине с жёлтой травой, которая была настолько высокой, что доходила мне до пояса. Ветер налетал порывами, отчего трава словно перекатывалась волнами. Равнина тянулась до самого горизонта, где в итоге заканчивалась у хребта голубых гор.

Здесь было тихо, если не считать ветра, и, повернувшись, я увидел, что Али стоит рядом с приоткрытым ртом. Как и я, она смотрела вдаль, почти не осмысливая, что это такое. Я закрыл глаза, упиваясь ощущением солнечного света на коже. Вновь подняв веки, я увидел, что Али делает то же самое. Великолепная, ослепительная улыбка озарила её лицо, и в моей груди затрепетало тепло. Она никогда не чувствовала на себе свет летнего солнца.

Закричала птица. Я поднял взгляд и увидел, что одинокий ворон летит по небу цвета сепии. Перистые облака заслоняли солнце, но золотистый свет всё равно просачивался. Я осознал, что впервые в жизни не имею ни малейшего понятия, где нахожусь.

Эта мысль нервировала меня, и я провёл ладонью по подбородку. Мы больше не находились у мирового Иггдрасиля, а значит, мы наверняка оказались в каком-то другом из Девяти Миров. Мы не в Мидгарде, поскольку он навеки замёрз после Рагнарёка, но, к сожалению, оставалось ещё восемь вариантов.

Стоявшая рядом Али озвучила тот же вопрос:

— Где мы?

Я покачал головой и достал блокнот. «Я не уверен, — написал я. — Я никогда не видел подобного места».

Али посмотрела на свои распластанные пальцы, окрасившиеся лёгкой золотинкой от лучей солнца.

— Так вот какое оно — лето?

Я кивнул и осознал, что мне плевать, где я. Пока ветер ерошил мои волосы, я впервые за тысячу лет слышал звуки насекомых, и мною овладело глубинное умиротворение. Это место казалось первобытным… оно явно избежало погрома Рагнарёка. Это был рай, и в присутствии Али я почти вновь почувствовал себя живым. Я ощутил сильнейшее желание прямо сейчас вручить ей дар музыки.

Вдалеке поднялась пыль. Колесница, которую несла пара лошадей, устремилась в нашу сторону. Я инстинктивно встал перед Али.

Когда колесница оказалась ближе, я увидел, что ей управляет один силуэт. Мужчина с густыми чёрными волосами, которые разлетались за ним как львиная грива. Ничего не говоря, он остановил лошадей примерно в двадцати метрах от нас. Когда пыль осела, я увидел, что он был обнажён по пояс, одет лишь в брюки из телячьей кожи. Синие татуировки змеились по его телу воина, а глаза были цвета тёмного леса.

Он полностью проигнорировал меня, и его зелёные глаза сосредоточились лишь на Али.

Я его уже возненавидел.

И я понятия не имел, кто он такой. Его уши были заострёнными — какой-то эльф, но я никогда не встречал кого-либо, кто выглядел бы как он.

— Кто ты? — спросила Али, нарушив тишину.

Мужчина улыбнулся, обнажив белые зубы.

— Вы путешественники? — спросил он, игнорируя её вопрос.

— Да.

Мужчина жестом указал на равнину.

— Это равнины Ванахейма.

Я мысленно выругался. Ванахейм… теперь всё складывалось. Дом Ванов. В моём горле зародилось рычание, и лошади задрожали.

Незнакомец посмотрел на меня, и я видел, как напряглось его лицо, когда он понял, что я такое.

— Ваш род редко забредает в наши земли.

— Мы прибыли случайно, — сказала Али. — Если ты скажешь, как вернуться к Иггдрасилю, мы вас не потревожим.

Мужчина покачал головой.

— Этого я сделать не могу. Все посетители должны показаться Императору. Вы пойдёте за мной.

Я словно во сне шла рядом с колесницей незнакомца. Воздух так и вибрировал от гула насекомых, далёкого пения птиц и запаха диких цветов. Мы отклонились от плана в нашем путешествии, но я всё равно чувствовала себя так, будто нахожусь в раю, купаюсь в божественных ощущениях, которых никогда не испытывала.

Я родилась под землёй, воспитывалась в сырых пещерах. Конечно, я проводила время над землёй. Со своим вергр-камнем я сумела пересечь стену Гэлина и посетить мир людей. Но Мидгард замёрз и сделался почти безжизненным. Ничто не приготовило меня к ощущению тёплого солнца на коже, ветра в волосах или нежной травы, колыхавшейся возле моих ног.

Так вот как ощущается лето.

И вот что потерял мой народ. Теперь я понимала боль Тенистых Лордов, которые родились до Рагнарёка. Они помнили жизнь за пределами пещер. Они помнили звуки пчёл, ощущение ветра, теплоту солнца.

Может, я не должна была родиться Ночной Эльфийкой. Я создана для солнца. А теперь, с золотым кольцом, возможно, я получила необходимое для освобождения своего народа.

Я провела рукой по траве. Это то, за что стоило бороться, и я сделаю что угодно, чтобы Доккальфары снова увидели свет. Даже если это всего лишь зимний свет Мидгарда.

Голый по пояс новоприбывший повёл нас с Мэрроком по равнине в длинную пологую долину. Я не могла сдержать улыбку и, глянув на Мэррока, увидела, что в его глазах плясал восторг. Сколько ему вообще лет? Личи не умирали.

— Ты чувствовал это прежде? — спросила я. — Ты знал, что такое лето?

Когда его улыбка померкла, в глазах промелькнула печаль. Значит, ему больше тысячи лет. Что же с ним случилось? Может, он просто хотел бессмертия и отдал душу, чтобы жить вечно.

Пока мы шли, я почувствовала, что мои щёки начинают краснеть, а по шее стекала капелька пота. Я сняла куртку, сунув её под мышку, и посмотрела на пейзаж вокруг нас. Лошади бродили по полям. Белые, серые, чалые и гнедые, их тут были сотни, и все они паслись на золотистых склонах холмов. Они наблюдали за нами любопытными взглядами, и наш гид направил колесницу вправо.

Я была абсурдно счастлива.

Мэррок дотронулся до моей руки. Он протянул мне маленький белый квадратик и два кусочка ниточки, прикреплённых к чему-то вроде бусин.

Ничего не понимая, я взяла это из его руки, нахмурившись. Похоже на что-то человеческое, но я не знала, что это такое. И что мне с этим делать?

Затем он сунул одну из бусин мне в ухо.

— Ты что делаешь? — спросила я.

Он наклонился через меня и нажал кнопку на маленьком квадратике. На экране мелькнуло одно слово.

Бейонсе.

И вместе с тем заиграла музыка. От звуков музыки моя улыбка сделалась ещё шире — самая изумительная мелодия, что я когда-либо слышала, заполнила мои уши.

Бейонсе, кем бы она ни была — это гений. Богиня музыки.

Здесь у меня был свет солнца, музыка, и почти ничего не могло быть идеальнее.

Мэррок наблюдал, как я слушаю музыку, и в его глазах блестело озорство, пока я улыбалась ему. Здесь, при ярком свете дня, я могла по-настоящему видеть его красоту. Я представляла, что до попадания в тюрьму он разбил миллион сердец. И музыка… это было почти романтическим жестом.