Летти долго, широко раскрыв глаза, смотрела на нового римского друга. Да, да, надо поговорить! И тогда «прощайте, беды!».

Безмерно обрадовавшись, она бросилась обнимать испуганную Цицеронову голову, даже не почувствовав боли, когда мраморный нос впился в ребра. Лучшей мысли ей не приходило долгое-долгое время. Идея была замечательна, как блестящие розовые ленты на туфлях.

Только бы найти дверь…

Злой дух упорно что-то пилил в голове у Летти. Мерные пронзительные звуки раскалывали череп. Вперед-назад, вперед-назад… Она умоляла прекратить, но дух лишь злобно расхохотался и принялся раскачивать ее голову из стороны в сторону, все сильнее и сильнее. Тут Летти почувствовала, что ее вот-вот стошнит, и твердо решила не доставлять мучителю такого удовольствия. К горлу подступил комок, комната зашаталась. Летти застонала и, уткнувшись лицом во что-то потрескивающее, на миг замерла и нахмурилась. Подушка. Внизу была ровная поверхность, а сверху одеяло, натянутое до самого подбородка. Летти вздохнула с огромным облегчением. Разумеется, она лежала на собственной кровати и спала. С минуты на минуту явится служанка, объявит: вы-де, проспали — и поторопит к завтраку. При мысли о еде свело желудок. Летти что было сил вцепилась в кровать, но стены продолжали качаться — медленно и равномерно, туда-сюда.

До странного опухшими пальцами она принялась ощупывать простыню. Поверхность шероховатая, край обтрепанный. Летти провела ватным языком по сухим губам, испугавшись собственного состояния. Если ей не изменяла память, она вовсе не была больна. Впрочем, память как будто отключилась, а попытка ее напрячь отозвалась острой болью. С неимоверным усилием Летти раскрыла слипшиеся веки. И увидела деревянную стену — некрашеную, неоклеенную, всю в царапинах и червоточинах.

Зажмурившись, Летти вступила в бой с очередным приступом тошноты, но тошноте помогала боль в висках, которая непреклонно надвигалась на лоб, словно строй солдат, отчаянно бьющих в барабаны в такт убийственно твердому шагу.

Тихонько захныкав, Летти прижала ко лбу крепко сжатый кулак в тщетной попытке остановить врага.

— Вы спите целую вечность, — заявил веселый голос, ударяя по голове, точно молот по жести.

В ответ Летти лишь застонала.

— Это ведь у вас не морская болезнь, верно? — продолжал безжалостный голос. — Иначе путешествие будет сплошной пыткой.

— Путешествие? — прохрипела Летти, все гадая, не сон ли это, а если сон, то почему так явственно чувствуется боль. Казалось, ноет даже кожа.

Кто-то сел рядом, чуть сдвинув тонкий матрас. К горлу подкатила новая волна тошноты. Сглотнув, Летти медленно и осторожно перевернулась на спину.

— Так у вас морская болезнь или нет? — требовательно спросил голос. Летти снова приоткрыла опухшие глаза и увидела, что кричит у нее над ухом девица с черными волосами, которые обрамляли ее лицо и свисали не по моде длинными локонами. Выглядела она слишком уж настоящей и совсем не походила на плод воображения.

— Не знаю, — ответила Летти, не кривя душой. — Я в жизни не бывала в море.

Девица засмеялась и вскочила с кровати. Летти задумалась, сколько ей лет: несмотря на детскую прическу, лицо брюнетки было не пухлое, как у совсем молоденьких женщин.

— А вы мне нравитесь! Я сразу почувствовала, что сердце у вас доброе, но проверить не вышло — вы, как только явились вчера ночью, тотчас уснули.

— Вчера ночью, — неразборчиво повторила Летти. Тут горло сжало омерзительно странное чувство, а когда Летти заговорила, не узнала собственного голоса. — Прошу вас, — сказала она, заглушая барабанный бой в голове. — Тут есть вода?

Девица улыбнулась столь ослепительно, что у Летти заболели затуманенные глаза, перекинула через плечо черные волосы и бойко ответила:

— Должно быть, есть. Я мигом.

Летти утопила больную голову в подушке и опустила тяжелые веки, вяло радуясь, что ее хотя бы оставили в покое. К несчастью, теперь она не сомневалась, что бодрствует. Во сне невозможно чувствовать себя столь скверно. Такого с ней еще не бывало… пожалуй, никогда. Может, ее одолела какая-нибудь зараза? Комната вновь покачнулась, и вместе с ней качнулся желудок Летти. Что бы ни было виной ее страданий, они определенно вели к скорой мучительной смерти.

Осторожно прикоснувшись к голове, Летти удивленно отметила, что болят даже мышцы руки. Кожа на лбу была как будто сухая и прохладная. Стало быть, это не болезнь, а… Ее внимание привлек непривычный блеск на пальце — золотое колечко с зеленым маслянистым камнем.

Замужем. Святые небеса, она замужем!

Летти снова почувствовала приступ тошпоты и проглотила слюну. В голове начали всплывать обрывки воспоминаний.

Бесконечный путь к алтарю, взгляд шафера, бесстыдно прикованный к ее скромному лифу, отсутствующий взор мужа, когда он отвернулся от нее в переполненной гостями зале для балов. Что последовало дальше, вспоминать было труднее и труднее. Летти провела тяжелым языком по сухим губам, задумываясь, беседовала ли она с леди Генриеттой. И мистером Доррингтоном… Перед глазами заколыхались огоньки свечей в темной комнате — даже от света, вспыхнувшего в воображении, захотелось зажмуриться, — и возник образ Майлза Доррингтона. Вот он протягивает ей бокал, вот называет ее «леди Пинчингдейл», вот говорит о лошади… При чем здесь лошадь? Случилось что-то еще, куда более важное. Розовые ленты… Что-то связанное с розовыми лентами.

Розовые ленты и ночной побег из дома. О Господи! Летти прижала руки к губам. Ее сундук не успели распаковать, и она велела лакею принести его вниз, весело сообщив, что они с лордом Пинчингдейлом уезжают в свадебное путешествие, да попросив уведомить о том всех любопытных, в особенности прислугу из дома Понсонби. Летти содрогнулась. Нет, не смела она такого выкинуть, верно ведь? Однако выкинула, и в этом не было сомнения. Ибо не могла бы вспомнить того, чего вовсе не случилось. Вот и сундук ее стоит здесь, привязанный к стенке.

Летти снова тихо застонала — на этот раз отнюдь не от боли.

Лучше бы ее похитили — было бы не так досадно. Во всяком случае, тогда она не чувствовала бы себя столь безнадежной дурой.

— Ах вы бедненькая, голубчик! — Брюнетка, чуть не пританцовывая, вошла в комнату. Дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что в голове Летти загремела канонада. Однако, увидев кувшин с живительной водой в руке девицы, Летти решила, что за него готова простить незнакомке что угодно. В другой руке длинноволосая держала ведро. — Один премилый человек посоветовал прихватить и ведерко, — сказала она, размахивая ведром столь вдохновенно, что Летти невольно отодвинула голову дальше. — На всякий случай. — Брюнетка с шумом поставила ведро, отчего в мозгу Летти сошла новая лавина боли, и налила воды в стакан, явно знававший лучшие времена.

Но выбирать не приходилось. Взяв стакан, Летти спросила:

— Мы… знакомы?

— Ах да! Глупая моя голова! — Девица чуть снова не плюхнулась на кровать, но сжалилась над страдалицей и лишь протянула ей руку. — Я Эмили Гилкрист.