- А мама сегодня пирожки печет, - сказал вдруг Митя.

- Подумаешь, пирожки, - презрительно фыркнул Мефодий. Как и всякий настоящий плюшевый львенок, Мефодий никогда в жизни не ел пирожков, а если быть откровенным до конца, то он вообще ничего не ел и есть ему совсем не хотелось.

- Тебе хорошо говорить "подумаешь", а у меня от голода даже в животе урчит, - сказал Митя.

- Это же замечательно! - воскликнул Авося.

- Ничего себе замечательно. Я, может быть, вообще могу с голоду умереть. Вам-то, наверное, совсем есть не хочется, - обиделся Митя.

И тут Мефодий вспомнил, что он настоящий, а у всякого настоящего льва должен быть настоящий зверский аппетит. Мефодий смущенно кашлянул и сказал:

- Я говорю: "Как подумаешь: пирожки - так сразу аппетит просыпается".

- А у меня он уже давно проснулся, - сказал Митя.

- Вот это-то и замечательно, потому что теперь я точно знаю, чем мы сейчас займемся. Я вам чего-нибудь приготовлю, - предложил Авося.

- А ты умеешь? - с сомнением спросил Митя.

- Это я-то? Да я просто ужас как люблю готовить! Я вам такого наготовлю - пальчики оближете!

- А я тоже умею готовить, - сказал Митя небрежно, будто для него уметь готовить было самым обычным делом. - Я даже яйца могу сварить в мешочке.

Митя не стал говорить, что это единственное, что он может приготовить. К чему такие подробности?

Авося недоверчиво покачал головой.

- Ну ты и врешь! - сказал он.

- Ничего не вру. Только газ мама зажигает, - сознался Митя.

Но Авосю не так-то легко было сбить с толку.

- А как же ты мешочек на огонь ставишь? - спросил он с видом человека, который знает, как варить яйца.

- Я мешочек на огонь и не ставлю. Варится-то в кастрюльке.

- А говорил в мешочке, - язвительно сказал Авося.

- Яйцо в мешочке - это вовсе не значит, что его варят в мешочке. Это значит, что яйцо всмятку, - объяснил Митя.

- Соображать надо. Варят в смятке, а потом перекладывают в мешочек, - со знанием дела пояснил Мефодий.

- Значит, на огонь ставят смятку? - с интересом спросил Авося.

- Да нет же. Варят в мешочке, а потом кастрюльку кладут в смятку. То есть нет. Варят всмятку, а потом в мешочек кладут кастрюльку. Фу ты, совсем запутался, - махнул рукой Митя.

- Я всегда говорил, что ты большой путаник. Без меня ты бы пропал, - сказал Авося.

- А ты что умеешь готовить? - с вызовом спросил Митя.

- Все что угодно! - ответил Авося.

"Все что угодно" таило в себе заманчивые перспективы, и Митя осторожно спросил:

- А если мне угодно пирожное?

- Проще простого!

- А мороженое?

- Запросто!

- Эскимо?

- Хоть сто порций!

Митя так ясно представил себе сто порций замечательного, восхитительного, покрытого шоколадной корочкой эскимо, что у него во рту пробежал сладкий холодок. Но тут, совсем некстати, он представил маму, которая говорит, что воспитанный человек должен есть в меру и не набрасываться на еду, будто он ест первый и последний раз в жизни. И Митя повел себя как настоящий воспитанный человек. Жаль, что мама не видела его!

- Сто порций - это слишком много, - сказал Митя. И при этих словах он снова представил себе сто порций мороженого, которые таяли одна за другой. И пока они все не исчезли из его воображения, Митя поспешно добавил:

- Давай девяносто девять!

- И еще что-нибудь подобающее, - неопределенно повертел лапой Мефодий, который так недолго был настоящим, что толком не знал, чего бы ему попросить.

- А оно соленое или сладкое? - спросил Авося.

- Что?

- Ну это, подобающее.

- Как бы тебе сказать, - уклончиво сказал Мефодий. - Если ты говоришь об очень соленом, тогда оно, может быть, и сладкое, но оно, конечно, не такое сладкое, чтобы быть несоленым, понятно?

- Нет, - честно признался Авося.

- Неужели ты не знаешь, что подобает есть настоящему льву? - удивленно сказал Мефодий. - Митя, объясни ему, пожалуйста.

- Мясо, - сказал Митя просто.

- Жареное или вареное? - спросил Авося.

- Неужели ты сам не знаешь какое? Митя, объясни ему, - сказал Мефодий.

- Сырое, - сказал Митя.

- Вот именно, сырое, - поддакнул Мефодий.

- Ладно, будет тебе мясо. А что еще? - спросил Авося.

Митя немножко подумал и сказал:

- Бутерброд с икрой.

- Какой?

- С черной и с красной.

- С изумрудной и бирюзовой, - добавил Мефодий. Он не совсем точно знал, что это за цвета, но названия ему нравились.

- А разве такая икра бывает? - спросил Митя.

- В Шутландии бывает все! - заверил его Авося.

- А эта изумрудно-бирюзовая икра вкусная? - спросил Митя.

- Зато она очень красивая, - сказал Авося.

- Ладно, тогда еще изумрудную и бирюзовую, - согласился Митя. В конце концов он ничего не теряет, если ее попробует.

Митя размечтался так сильно, что у него даже слюнки потекли:

- А еще клубнику со взбитыми сливками.

- Свинину с чесночной подливкой, - добавил Мефодий.

- Шоколад и мармелад, - продолжал Митя.

- Ветчину и сервелат, - вторил Мефодий.

- Мефодий, у нас получаются настоящие стихи! - воскликнул Митя.

- Это от голода, - сказал Мефодий. - Настоящие стихи всегда получаются на голодный желудок.

- Почему?

- Потому что на сытый они не получаются, - ответил Мефодий.

Митя не успел спросить "почему", потому что в это время на траве появился поднос, на котором возвышалось какое-то невероятное сооружение. Внизу оно ощетинилось палочками девяносто девяти порций эскимо. Прямо на эскимо уродливо лежали куски сырого мяса, залитые шоколадной глазурью. Над ними было жаркое, украшенное розочками из сливочного крема, потом мармеладки под чесночной подливкой, а посередине красовалась пирамидка из взбитых сливок с клубникой, щедро намазанная икрой всех цветов радуги.

Митя уставился на приготовленное блюдо.

- Нравится? - спросил Авося.

- Что ты сделал? - вместо ответа воскликнул Митя.

- То, что вы просили. Разве я что-нибудь забыл? - невинно спросил Авося.

- Нет, но ведь это же нельзя есть.

- Почему нельзя? Можно. Я разрешаю, - великодушно разрешил Авося.