Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я заметил. Но это было давно.
Она рассеянно кивнула.
— Так жалко, что пропал ужин. Такой восхитительный ужин. Тебе нужно было разбудить меня.
— Ни за что на свете.
Она медленно повернула голову и посмотрела на него, едва заметно улыбаясь.
— Мы так и не поговорили про то, что я узнала в больнице.
Его слова не соответствовали мягкому и внимательному взгляду:
— Не думаю, что мне это интересно.
Сьюзен молча разглядывала его лицо, отметив, что он побрился. Он также переоделся: на нем теперь были нежно голубой свитер и черные джинсы.
— Тебе это должно быть интересно, — сказала она с мягкой настойчивостью.
Шон шумно вздохнул, засунул руки в карманы, опустив голову, заговорил очень тихо.
— Наверное, целый год я почти ни о чем другом не вспоминал. Как я ни старался, я не мог не думать об этом. Эти мысли не давали мне жить, они присутствовали всегда, что бы я ни делал… — он поднял на нее глаза. — И вдруг вчера это исчезло. Я впервые освободился от этого. Это было… опьяняюще.
Сьюзен мягко улыбнулась. Он все еще пытается оправдываться, стараясь найти подходящее объяснение тому, что случилось вчера между ними. Это и вправду неплохое объяснение. Оба действительно были опьянены вчера — радостью, окружающей их красотой и весельем — и играли как дети, а потом, немного забывшись, зашли чуть дальше, чем хотели, как это часто бывает с детьми.
Ее немного опечалило то, что Шон испытывает необходимость в оправданиях. И явно жалеет о случившемся. Что касается ее, то она ни о чем не жалела, даже о том глупом стриптизе, который устроила в пустой комнате. Вчера ночью она увидела настоящего Шона Форрестера, человека, способного и дарить нежность, и по-детски испытывать радость, — этот образ останется с ней навсегда. Более того, теперь она увидела настоящую Сьюзен Конти — конечно, глупую и наивную, но даже после долгих, мрачных лет сурового одиночества способную любить.
И эта мысль вызвала улыбку на ее лице. Которая тут же исчезла, едва она взглянула на Шона.
Он все еще стоял у окна, но ей казалось, что находился гораздо ближе — как будто энергия, излучаемая им, уменьшала расстояние между ними.
— Сью, — пробормотал он.
Или ей это показалось?
— Что? — прошептала она.
— До твоего появления здесь это был самый обычный дом. Ты принесла с собой чудо.
Сьюзен чувствовала, как сердце бьется все быстрее, словно стараясь защититься от надвигающегося шторма, но, видно, поздно. Шон стоял уже рядом с ней. Он оперся коленом в край кровати и нежно положил руку ей на грудь так, что сердцу было уже не спрятаться.
— Я хочу тебя, Сьюзен.
Жаркое дыхание обжигало ей лицо. Она боялась закрыть глаза, зная, что чудо всегда происходит именно тогда, когда ты моргаешь. И ты пропускаешь его — птичка уже улетела, кролик появился, а прекрасный человек исчез в тумане…
Губы Шона коснулись ее лба, потом век, кончика носа, виска. Губы Сьюзен раскрылись ему навстречу в извечной прелюдии слияния тел.
Не волнуйся, шептал ей внутренний голос, сейчас он тебя не покинет. Просто не сможет. Пусть на это короткое мгновение, но он принадлежит тебе. Сьюзен улыбнулась в душе, но рука, Шона распахнула халат на ее груди, и из победительницы она превратилась в побежденную.
— Ты чудо, — прошептал он хрипло, сжимая ладонями грудь Сьюзен. Она задышала чаще, уже обе его руки были под ее халатом.
Он мой, думала Сьюзен, радостная волна поднялась в ней и пробежала по телу. Нет, неправда. Это я принадлежу ему.
Лихорадочно избавившись от одежды, они передавали друг другу свою страсть от тела к телу, изнемогая в наслаждении и забыв обо всем на свете. Его жадные губы на ее груди, на животе и бедрах, осторожные прикосновения ее осмелевших рук — все слилось в сияющем щедром потоке любви.
Они лежали на кровати, раскинувшись, запутавшись в простынях, блаженно невинные, словно дети, утомленные игрой.
Уютно устроившись в объятиях Шона, Сьюзен бездумно водила пальчиком по его груди, затем ее рука спустилась ниже и погладила его по животу. Боже мой, только и подумала она, изумленная своей необычной смелостью.
— Эй, поосторожнее, — рокочущим голосом произнес Шон, теснее прижимая ее к себе. — Еще одно такое движение, и ты никогда не выберешься из этой кровати.
Ну и отлично, подумала Сьюзен, улыбаясь ему в грудь.
Внезапно ей ужасно захотелось увидеть выражение его глаз теперь, когда страсть утихла.
Она приподнялась на локте и посмотрела на него, вновь изумившись этой мужественной красоте.
Шон поправил непослушную прядку ее волос.
— Скажи мне, что ты чувствуешь, Сью? — прошептал он.
Любовь, мысленно ответила она. Мысленно, потому что облечь в слова то, что испытала, казалось невозможным. Ведь таких слов просто не существовало. Даже для писательницы, с иронией подумала Сьюзен. Забавно. Первый раз в жизни лежать обнаженной рядом с мужчиной после всего, что произошло — и ничуть не смущаться. И все же обсуждать это она не могла.
— Сью?
Она вздохнула и села в отчаянии, что не может преодолеть запрета. Слова она заменила поцелуем.
— Шон, — прошептала Сьюзен, еще не зная, что скажет.
Долгий звонок телефона в кабинете прервал ее и безжалостно вернул их к реальности.
— Я в первый раз слышу, как звонит твой телефон.
— Забудь о нем, — прошептал он. — Он звонит все время. Я больше не снимаю трубку.
— Когда ты перестал отвечать на звонки?
Она чувствовала его горячее дыхание.
— Сразу после выхода книги. — Голос зазвучал жестче. — Было слишком много звонков — от репортеров, сумасшедших… Казалось, телефон вообще не перестанет звонить никогда.
— И они все еще не оставили тебя в покое?
— Да. — И в этом единственном слове прозвучала смертельная усталость.
Она прижалась щекой к его груди, впервые представив, что ему пришлось пережить, находясь в центре такого скандала, когда совершенно незнакомые люди звонили в любое время суток, обвиняя его в преступлениях, которых он не совершал, приставая и бесконечными вопросами усиливая неутихающую боль.
И это не прекратится, неожиданно осознала она, пока все не узнают правду.
Неохотно оторвавшись от него, она подняла голову и взглянула ему в лицо. Обыкновенный телефонный звонок совершенно изменил его: на лбу опять пролегли складки, а глаза затуманила боль.
И во всем этом виновата Джудит, подумала она, чувствуя, что внутри нее разворачивается холодная и тяжелая пружина злобы. В эту минуту Сьюзен так ненавидела эту женщину, как, наверное, никого и никогда в своей жизни, и поклялась себе, что освободит Шона из паутины, которую та соткала вокруг него.