– Я ссужу каждому из вас по Жизни, дабы могли вы трудиться с ее помощью над Картиной Мира, и у каждого будет прислужница-тень в зеленых полях и садах, однако вот каково мое условие: должно вам отшлифовать эти Жизни опытом и огранить горестями, и в конце концов снова возвратить их мне.

Богатство Яхна

На все согласились тени, лишь бы заполучить сверкающую Жизнь и обзавестись прислужницей-тенью, и так был утвержден Закон. А тени, каждая со своей Жизнью, ушли, и пришли в Зоуну и в другие земли, и там опытом отшлифовали Жизни, одолженные Яхном, и огранили их людскими горестями, пока те не засверкали заново. Неизменно обнаруживали они в этих Жизнях новые сияющие виды, и города, и корабли, и люди высвечивались там, где прежде были лишь зеленые поля и море, а скряга Яхн то и дело окликал заимщиков своих, напоминая об условиях сделки. Когда люди добавляли в свои Жизни картины, угодные Яхну, тогда умолкал Яхн; когда же добавляли они картины, не угодные Яхну, тогда взыскивал он с них пеню печалями и горестями, ибо таков Закон.

Но позабыли люди про заимодавца; явились и такие, что утверждали, будто сведущи они в Законе, и говорили, что после всех трудов своих, коим предавались люди в Жизни, Жизнь должна принадлежать им – дабы отдохнули люди от трудов и тягот и шлифовки и гранения горестями. Но стоило Жизни засиять многогранным опытом, как Яхн внезапно сжимал ее большим и указательным пальцем, и человек становился тенью. А вдали, за Окоемом, тени говорят:

– Немало потрудились мы ради Яхна и познали в мире много горестей: ярко засверкали его Жизни, но Яхн ничего для нас не делает. Лучше бы оставались мы там, где нет забот, и порхали себе за Окоемом.

И боятся тамошние тени, как бы их снова не сманили прельстительные обещания и не угодили бы они к ростовщику в лапы, ведь Яхн куда как сведущ в Законе. А Яхн лишь улыбается, восседая над грудой своих сокровищ и глядя, как преумножается их ценность, и нет в нем жалости к беднягам-теням, коих выманил он из тишины и покоя и заставил трудиться да маяться в обличье людей.

Все новые и новые тени соблазняет Яхн и шлет их гранить свои Жизни и старые Жизни снова отправляет в мир, чтобы заблестели они еще ярче; случается, что дает он какой-нибудь тени Жизнь, которая прежде принадлежала королю, и отсылает ее вниз на землю играть роль нищего, а порою отсылает Жизнь нищего играть роль короля. Яхну-то что за дело?

Те, кто уверяет, будто сведущ в Законе, наобещали людям Зоуну, что их Жизни, над которыми трудились они, станут принадлежать им вечно, однако ж опасаются люди Зоуну, что Яхн куда более могуществен и закон знает не в пример лучше. Более того, говорится, будто с ходом Времени богатство Яхна возрастет непомерно и превзойдет самые алчные его грезы. Тогда Яхн оставит землю в покое и не будет больше докучать теням, но воссядет над грудой Жизней, с вожделением глядя на сокровище свое, и уродливый его лик преисполнится злобной радости, ибо душа его – душа скряги-ростовщика. А другие утверждают и клянутся, что воистину есть Древние боги, куда более великие, чем Яхн: это они утвердили Закон, в котором Яхн так сведущ, и в один прекрасный день запросят с Яхна слишком много. Тогда Яхн уйдет прочь жалким позабытым божком и, может статься, в какой-нибудь затерянной земле станет торговаться с дождем за каплю воды, ведь душа его – это душа скряги-ростовщика. А что до Жизней… кому ведомы боги Древности и как знать, какова будет Их воля?

Было это в незапамятные времена. Однажды ввечеру восседали боги на вершине Моурах-Ноат над Млидином, удерживая лавину на привязи.

В Срединном граде повсюду высились храмы городских жрецов; и сходились туда все жители Млидина и несли им дары, жрецы же завели обычай ваять себе богов для Млидина. Ведь в отдельном покое в храме Былого посреди храмов, что высились в Срединном граде Млидине, хранилась книга, называемая Книгой Прекрасных Умыслов, написанная на языке, на котором люди давным-давно разучились читать и писать, и рассказывалось в той книге, как человеку сработать для себя богов, которые не станут ни яриться, ни мстить малым сим. А жрецы, начитавшись Книги Прекрасных Умыслов, снова и снова пытались создать богов благих и милостивых, и все боги, коих ваяли они, были отличны друг от друга, но все они обращали взоры к Млидину.

А на вершине Моурах-Ноат, покуда длились незапамятные времена, боги терпеливо ждали, чтобы жители Млидина изваяли себе ровно сотню богов. Ни молнии не обрушивались на Млидин с Моурах-Ноат, ни пагуба на посевы, ни чума на город, но восседающие на Моурах-Ноат боги лишь улыбались. Рекли люди Млидина: «Йома – бог». И улыбались недвижные боги. Позабыв Йому и минувшие годы, рекли люди: «Зунгари – бог». И улыбались боги.

И вот на алтаре Зунгари жрец утвердил приземистую фигурку из пурпурового агата и объявил: «Йазун – бог». А недвижные боги все улыбались.

К ногам Йону, Базуна, Нидиша и Сандрао склонялись жители Млидина, а боги, восседавшие над городом, по-прежнему удерживали на привязи лавину.

«Йазун – бог»

Но вот ближе к закату над вершинами гор воцарилась великая тишина, и застыл недвижно пик Моурах-Ноат, одетый в мерцающий снег, и от приветных его склонов в знойный город повеяло прохладой, а Тарси Зало, верховный пророк Млидина, вырезал из цельного сапфира сотого городского бога, и тогда на Моурах-Ноат боги отвернулись и молвили:

– Се! Свершилось сотое святотатство.

И более не глядели они на Млидин и не сдерживали более лавину, и лавина с воем понеслась вниз.

Срединный град Млидин погребен ныне под каменным завалом, а на камнях выстроен новый город, и живут в нем люди, ведать не ведающие о древнем Млидине, боги же по сей день восседают на Моурах-Ноат. В новом городе люди поклоняются изваянным богам и смастерили уже девяносто девять, а я, тамошний пророк, как раз нашел занятный камушек: пойду-ка вырежу из него статуэтку бога, дабы весь Млидин поклонялся ему.

Зайни Моу, крошечная змейка, увидала сверкающую вдалеке реку и поползла к ней по раскаленному песку.

Алдун, пророк, вышел из пустыни и направился вдоль берега к своему прежнему дому. Минуло тридцать лет, как Алдун оставил город, в котором родился, уединившись в пустыне, где собирался раскрыть Тайну богов. Его родина называлась Городом-у-Реки, там множество пророков толковали о многих богах. Люди хранили друг от друга разные тайны, и никому из них неведома была Тайна богов. Никто даже не осмеливался думать о ней, иначе люди сказали бы:

«Этот человек грешен, он не чтит богов, которые говорят с нашими пророками при лунном свете, когда никто другой не слышит их».

Алдуну казалось, что разум человеческий подобен саду, мысли – цветам, а пророки его родного города – садовникам, что подстригают, пропалывают, прокладывают по саду ровные и прямые дорожки, и человеческая душа может двигаться только по ним, чтобы пророки не сказали: «Эта душа прегрешила». А с дорожек садовники удаляли любой выросший на них цветок, а в саду подстригали те цветы, что оказывались слишком высокими, приговаривая при этом: «Таков обычай», или «Так предписано», или «Так было всегда», или «Так не бывает».