Немец обернулся к солдатам, отдал какое-то распоряжение.

Солдаты вошли в дом лесника. Вскоре оттуда послышался звон падающей посуды и стук передвигаемой мебели.

Вместе с солдатами ушел и переводчик. Оставшийся около старика немец, делая согнутым указательным пальцем характерное движение вверх, сказал:

— Ты есть партизан? Так? Так… капут!

Лесник с ненавистью посмотрел на него:

— Гад!

Солдат и переводчик с торжеством вынесли из дому две пары башмаков — Великанова и Гарника.

— Вот же их чоботы! Что ж ты врешь, дед, будто никого у тебя не было?

— Я не говорил, что не было. Да, были! Были и ушли.

— Убежали? — поправил переводчик.

— Ушли!

— А кто оборвал кабель?.

— Что такое кабель?

— Не прикидывайся дураком, дед!..

— Я живу в лесу. Какое мне дело до ваших кабелей? Плевать я хотел на твой кабель!..

Каждое его слово — старик говорил медленно — тотчас переводилось на немецкий. Солдаты злобно разглядывали лесника, перебрасываясь ехидными замечаниями.

Солдат, державший в руках башмаки, подошел ближе.

— Говори, где они?

— Иди ты!.. Ушли, говорю, вот и все!

Солдат размахнулся и ударил башмаками по лицу старика. Каблук рассек ему губу.

Лесник попытался что-то сказать и не смог — рот был полон крови. Едва ворочая языком, старик сплюнул и вместе с кровью выплюнул выбитый зуб.

— Где солдаты? — допытывался переводчик. Но немец махнул рукой:

— Повесить его!..

Он, по-видимому, торопился.

Один из солдат заметил у стены кусок провода, которым Великанов и Гарник пользовались вместо веревки при перетаскивании сена.

— Очень хорошо, — по-немецки сказал он. — Теперь будешь знать, что такое кабель!

Ухмыляясь, немец на глазах старого лесника сделал из проволоки петлю, решив что удобней будет завязать ее прямо на его шее. Накинув петлю, солдат деловито обошел его, чтобы сделать сзади узел.

Они стояли под дубом. Толстая ветвь горизонтально тянулась прямо к домику. Солдат перекинул через нее провод, ловко поймал его и оглянулся на старшего, ожидая знака.

Старый лесник стоял недвижимо, как этот дуб. Казалось, он относился ко всему, что собирались с ним сделать, с полным безразличием. Он молчал. Но в его голубых, глубоко запавших глазах пылала ненависть. Перед ними был его дом, в котором он прожил десятки лет, слушая по ночам, как шумит лес. Заботе о лесе он отдал всю свою жизнь, охраняя этот лес, который украшает его Украину, как цветник украшает двор дома. Никогда не мог предположить он, что откуда-то придут сюда вооруженные люди и его самого поставят под виселицу. Нет, такое даже не снилось ему… Но кольцо проволоки касалось горла, и холод железа свидетельствовал о том, что это не бред, не ночной кошмар, что вокруг него не какие-то чудовища с неопределенными очертаниями, а люди. Они разговаривали с ним, входили в его дом, выходили, потом обмотали вокруг шеи какую-то проволоку… Шутят они, что ли?..

— Говори, говори, говори!..

Что ему говорить?

— Сейчас ты будешь повешен. За тобой — последнее слово. Ну?

Лает на него этот человек с лицом суслика, а старик не может понять его. Он мысленно прощается со своим домом, с лесом… И в этот последний миг очень знакомый, родной теплый звук возвращает его к жизни.

В хлеву мычит корова. Это его корова. Как случилось, что он забыл выпустить ее на пастбище?

— Сознавайся, старый хрыч! — продолжает орать человек с мордой суслика. — Слышишь, последнее даем слово!..

И тут старик полностью очнулся. Все теперь понимает он, все!

— Последнее слово? — спрашивает он задумчиво. — Корову выпустить бы надо… голодная…

Немец смотрит на переводчика. Тот переводит последние слова старика. Немец взвизгивает. Этот старикашка еще осмеливается смеяться над ними? Вешайте!..

Проволока врезалась в горло. Ноги старика оторвались от земли, мучительно изогнулось крепкое, кряжистое тело, вздрогнуло раз, другой… Старый лесник висел с упавшей на грудь головой и глаза его продолжали смотреть на палачей с немым укором и немой просьбой: — выпустить его корову…

А потом убийцы вынесли из его дома все, что имело хоть какую-нибудь ценность, и бросили под дубом. Старший ударом каблука разбил хлебное блюдо, красиво вырезанное из бука, и на одном из обломков химическим карандашом вывел: «Partisan». То же самое по-русски написал переводчик и эту надпись прикрепили на груди повешенного. Затем солдаты вывели из хлева корову с теленком. На теленка сразу набросились и, прижав к земле, ножом отрезали голову и начали свежевать. В завершение своих подвигов немцы принесли к порогу несколько охапок сена, подпалив его зажигалкой. Сено задымилось. Мелькнуло пламя. Огненные языки лизнули косяк, взметнулись по нему вверх, поползли к крыше. Через некоторое время пылал весь дом.

Дом пылал, а его хозяин, старый украинец, молча покачивался на суку с застывшим на лице выражением безмерного изумления.

…Поздно вечером два человека осторожно вышли из леса. Они часто останавливались, прислушивались и снова пробирались вперед по опушке.

— Слушай, Ваня, тебе не кажется, что мы опять заблудились?

— Нет, не кажется, — сказал Великанов, опершись о ствол согнутой сосны. — Дорогу я запомнил. Тут недалеко. Только вот засады боюсь. Подстрелят еще сволочи…

— Давай подождем, пока стемнеет. Ночью в лесу нас не возьмешь. Сядем!

Сели.

— Должно быть, они подожгли дом старика, — снова заговорил Гарник. — Большой дым валил.

— Кто знает… А может, лес где-нибудь горел?

— И старика, наверное, увели…

— Кто знает!..

— У тебя ноги не мерзнут? Надо было хоть ботинки взять.

— Да… И хлеба не захватили… Одним словом, влипли мы с тобой, Гарник. Глупая штука получилась. А ведь можно было бы предугадать — выдал нас, конечно, тот торгаш. Я по глазам почуял — предатель. Пойдем, что ли?

— Ну, не спеши, Иван, еще светло.

— Если совсем стемнеет, заблудимся в лесу. Вставай-ка!..

Они двинулись дальше по краю глухой дубовой рощи, куда и днем едва проникал свет. Как и раньше, Великанов впереди, а Гарник, опираясь на дубинку, — следом.

И вдруг прямо перед ними два испуганных голоса заорали враз:

— Хальт, хальт!..

Брызнула автоматная очередь. Пули просвистели совсем близко. При вспышках огня, вылетающего из дула, Гарник разглядел близко от себя человека.

Повинуясь инстинктивному чувству самозащиты, он, не долго думая, прыгнул вперед и палкой изо всех сил ударил его по голове. И в следующий миг, схватив за горло, крикнул:

— Души их, Ваня!

Великанов бросился на соседнего автоматчика.

В стороне, в каких-нибудь пятидесяти шагах от них, трещали выстрелы.

— Вз! Вз! Вз! — впивались в стволы пули над самыми головами беглецов.

Гарнику удалось вырвать автомат у солдата, на которого он насел. Последний удар он нанес врагу прикладом. Отскочив за дерево, он нашарил спусковой