Конюхи захлопали в ладоши.

И, видя их восторженные лица, Ли внезапно поняла, что он, обучив слепую кобылу фокусам, подарил ей новую жизнь; придал ей ценность, в то время как недавно она представляла для всех лишь обузу. Кобыла встала, вытянув вперед морду, понюхала треуголку Сеньора, схватила ее длинными желтыми зубами и осторожно стянула с головы. Она трясла ею, поднимая вверх и опуская, а конюхи вопили от восхищения и чуть не плакали от смеха.

— Хорошо, — сказала она тихо.

Сеньор наклонил голову, энергично почесал уши кобылы, улыбнувшись Ли, а затем взял у кобылы шляпу, надел ее на голову и передал повод в руки одного из конюхов.

— Что это вас сюда так поздно привело? — спросил он. — Я думал, вы уже давно сладко спите.

— Я хотела подышать воздухом.

— Пойдемте со мной, — сказал он тихо. — Хочу вам кое-что показать.

Он пошел через неосвещенный двор. Она последовала за ним. В самом темном углу двора, у стены, он остановился и повернулся к ней. Ли невольно натолкнулась на него, и он обнял ее одной рукой, в то время как другая сомкнулась на мешочке с лекарствами.

Минуту она сопротивлялась, чисто из упрямства. Затем сдалась.

— Я промывала глаза лошади.

Он осторожно взял у нее из рук мешочек.

— Я знаю. — Его рука снова обняла ее. — Ma bonne fille[45], я знаю.

Ли учащенно задышала.

— Молчите! — резким шепотом сказала она. — Я не ваша дорогая девочка, уверяю вас.

— Добрая и нежная. — Губы его коснулись ее виска.

— Перестаньте, — сказала она, но голос ее предательски дрожал. Она чувствовала его тело рядом с собой. — Не сейчас.

Руки его сдавили ее плечи.

— Ли… — Он поцеловал уголки ее губ. — Сердце мое, прекрасная моя…

Губы его слились с ее губами. Необычайно сильное удовольствие поднялось откуда-то из глубины в ее душе. Она припала к нему, позволяя обнимать себя; позволила ему взять верх — с его горячностью, с его страстным желанием.

— Ты мне нужна. Я хочу тебя, — простонал он, не переставая целовать ее.

Страсть, и гнев, и боль взметнулись в ней, когда она вся трепетала в его объятиях.

— Уберите руки, — проговорила она сквозь зубы, — иначе я убью вас.

— Пистолеты на рассвете, месье? Когда ты купишь себе платье и положишь конец этому фарсу?

— Когда будет угодно мне. — Она выдернула руку.

Он не пытался ее остановить.

— Ли, — сказал он из темноты, — не уходи.

— Неужели вы не нашли себе сегодня другую, согласную провести с вами ночь? Что же, я полагаю, если вам нужно получить удовольствие, я…

— Не смей говорить так! — Он сделал несколько шагов, чтобы уйти, но вдруг вернулся. — Лекарства, — сказал он и сунул мешочек в руки. — Может, промывания и помогают.

— Может быть, — сказала она. — Но… это ерунда… по сравнению с тем, что сделали для нее вы. Научили ее этаким штукам. — Она коснулась ладонью его руки. — Спасибо за это.

Он стоял неподвижно, только силуэт его был виден на фоне освещенной гостиницы; дыхание на морозном воздухе окружало его ореолом.

— Вы меня с ума сведете! — сказал он и пошел прочь.

Они достигли побережья у Дюнкерка и продали там кобылу новому владельцу, пожилому лудильщику с веселыми глазами — хозяину пятнистой собаки; Эс-Ти мог смело надеяться, что лошадь будут ценить и кормить досыта за ее таланты.

Ли не так легко было расстаться с кобылой. После Руана она не пыталась вылечить глаза лошади и даже не подкармливала ее. Угощение — конфеты, яблоко, — получаемое лошадью просто так, только мешало дрессировке. Она прекратила это делать, не стала больше гладить лошадь и разговаривать с ней, даже смотреть в ее сторону. И тогда Эс-Ти захотел, чтобы все оставалось по-прежнему: пусть бы она продолжала нарушать строгие правила воспитания, бездумно балуя лошадь.

В то утро, когда он должен был передать кобылу лудильщику, Ли хмуро сказала, что у нее есть более важные дела. Она оставила Эс-Ти и лошадь у причала Дюнкерка. Ушла и не оглянулась.

Отведя лошадь в ее новую конюшню, Эс-Ти зашел в портовую лавку. Мимо проехала маленькая повозка, запряженная собакой. Ли не было видно. Он повернулся к прилавку и стал разглядывать медальон — серебряную вещицу — звезду тонкой работы. В центре ее находился крошечный страз. Эс-Ти вопросительно посмотрел на продавца.

— Сто пятьдесят, — сказал тот по-французски с фламандским акцентом.

— Дьявол! — Эс-Ти рассмеялся и уронил медальон на прилавок. — Пятьдесят. И мне нужна ленточка для него.

— Какого цвета? — спросил продавец, тут же переключаясь на английский. Он выдвинул ящик и вытащил целую радугу атласных лент. — Я не представляю, как можно продать такой медальон дешевле сотни. Серебро, понимаете? Regardez[46]… какого цвета у нее глаза, месье?

Эс-Ти улыбнулся.

— Южное море. Небо на закате. Пятьдесят пять, mon ami[47]. Я влюблен, но беден.

Продавец развел руками, держа ленточки всех оттенков сапфира.

— Ах, любовь! Я понимаю. Девяносто, и я даю вам ленточку в подарок.

У Эс-Ти оставалось сто двадцать ливров — пять английских гиней, включая деньги, вырученные за слепую кобылу. Но нужно было еще платить за постой, а потом за то, чтобы пересечь Ла-Манш, — для этого необходимо было подкупить кое-кого из контрабандистов, чтобы они молчали.

— Восемьдесят пять, месье, — предложил продавец. — Восемьдесят пять, ленточку всех цветов — под все ее красивые платья.

— Я не могу этого позволить. Дайте мне только бритву.

— Шестьдесят, милорд, — быстро сказал продавец. — Шестьдесят за медальон, бритву и сапфировую ленточку. Беспошлинно. Дюнкерк — свободный порт. Большего я не могу для вас сделать.

— La peste[48]. — Он вздохнул. — Ладно, давайте.

— Ее голубые глаза будут сиять, как звезды, месье. Я вам обещаю.

— Certainement[49], — сказал Эс-Ти, Заплатил, взял расписку об освобождении от французских налогов, затолкал сверток в жилетный карман и вышел. Некоторое время он стоял и смотрел на воду, на лодки. В памяти всплыло, как плохо он себя чувствовал, пересекая пролив в предыдущий раз. Он вернулся в лавку и спросил, где найти аптекаря.

Ли встретила его через четверть часа, когда он выходил из лавки фармацевта. Он не мог понять, почему на улице не останавливаются прохожие и не смотрят на нее, раскрыв рты от удивления. Было совершенно очевидно, что это красивая молодая женщина, переодетая в мужской костюм. Она просила дать ей его шпагу, но он не разрешил. Пользоваться ею она не умела. Эс-Ти не хотел подвергать ее риску, делая легкой мишенью для нападения других.